Андрэ Нортон - Колдовской мир [сборник litres]

Снег, лежавший рваными клочками на пустырях, уже совсем растаял. Не один раз, пока мы шли, нам пришлось вспугнуть ящериц, греющихся на солнце, и еще каких-то маленьких существ, названия которых я не знала, они то неподвижно застывали, словно окаменев, выпучив свои круглые глазки, то, напротив, стремительно прыскали во все стороны при нашем появлении.

Попав в лабиринт улочек, я немного испугалась, потому что плохо помнила дорогу, по которой мы шли в цитадель. Выбрав дважды неправильный путь, который заводил нас в тупики, я решилась высказать свои сомнения вслух.

– Может быть, ты ошиблась? – спросил отец. – Сюда-то ты добралась без помех, не так ли?

– Да, но тогда меня вела Сила.

Я не помнила, чтобы наш с Айлией путь в эту крепость был таким сложным и запутанным, мне казалось, что мы довольно просто добрались сюда от тех самых, внешних ворот, которые охраняли каменные чудовища, издающие ужасающий вой при порывах ветра. Никаких лабиринтов и тупиков тогда не было, я это помнила хорошо.

– А что, если это защита? – вслух спросила я.

Переулок, который, казалось, должен был вывести нас из города, оборвался очередным тупиком, и мы в растерянности стояли перед высокой каменной стеной. Вокруг нас громоздились дома, в каждом над дверью был вделан синий камень, зияли пустотой черные глазницы окон; пустые дома словно бы съежились от холода, настигнутые порывами зимнего ветра.

– Наваждение? – спросил отец. – Ты думаешь, это колдовство?

Джелита закрыла глаза, и я поняла, что она осторожно пытается нащупать контакт с хозяином. На этот раз я отважилась последовать за ней, опасаясь в то же время коснуться нити, связывающей ее с Илэриэном.

И тотчас мой разум узнал, что глаза не обманывают меня и память не подводит. Саймон Трегарт был прав; то, что мы видели, – всего лишь наваждение. Сила колдовства воздвигла здесь стены, которых на самом деле нет, закрывая путь на волю любому, кто не владеет Даром. Мы словно каким-то другим зрением видели город, который стоял здесь прежде, очень давно. Как это получалось, я не понимала, Илэриэн не использовал никаких новых заклинаний, чтобы запутать нас; это колдовство было очень древним, таким древним, что давно уже износилось и, можно сказать, превратилось в лохмотья.

– Вижу! – Я услышала резкий крик отца и поняла, что он тоже все понял. – Так… мы идем правильно…

Его рука решительно схватила мою, и я чуть не вскрикнула от боли. Вторую руку я протянула Айлие, с другой стороны девушку поддерживала моя мать.

Объединившись таким образом, мы начали разрушать колдовское видение, настигшее нас при ярком свете дня, наш разум настроился на другую мелодию. Для того чтобы выйти отсюда, нужно было закрыть глаза и довериться внутреннему зрению.

Теперь мы действительно шли по улице, которая спускалась к городской стене, и я узнала эти места, именно здесь мы проходили тогда. Я дважды открывала глаза только для того, чтобы проверить, продолжает ли действовать колдовство, и оба раза видела перед собой не свободную улицу, а стену дома. Я спешила закрыть глаза снова, и мы продолжали наш путь.

Если бы не эта наша уловка, мы бы, конечно, не смогли разрушить колдовское наваждение и благополучно добраться до ворот. На ничтожном расстоянии от них лежало окоченевшее тело; руки были вытянуты вперед, словно хотели дотянуться до свободы, которой не смогли увидеть глаза. Это был высокий человек, одетый в кольчугу. Распущенные волосы разметались по земле, а остроконечный шлем откатился чуть в сторону. Лица его мы не видели, и я была даже рада этому.

– Сулькарец! – Отец наклонился над телом, но дотрагиваться до него не стал.

– Не думаю, похоже, с этой расой мы еще незнакомы, – ответила Джелита. – Скорее всего, это один из тех морских бродяг, о которых говорила Каттея.

Я не могла ни утверждать этого, ни отрицать – в ту ночь, когда они напали на поселок вапсалов, я видела их лишь мельком. Возможно, она была права.

– Он умер уже довольно давно. – Отец отступил от тела. – Наверное, он преследовал здесь вас, Каттея, и, похоже, не смог выбраться из ловушки.

Но нам удалось избежать ее и пройти сквозь стену между медными тварями, встретившими нас ревом и завыванием. По ту сторону городских ворот стоял камень, который притащили, как я думаю, из разрушенного поселка. На нем валялись в беспорядке разные предметы, – наверное, поначалу они были разложены аккуратно, но потом птицы и животные растащили и разбросали их. Здесь были меховая куртка, уже одубевшая от дождя и наносов песка и заляпанная птичьим пометом, металлические пластинки, на которых когда-то была разложена еда. Кроме этого, меч и тяжелый топор, при виде которых отец мой вскрикнул от изумления. Он не очень любил сражаться мечом, хотя оружием этим владел неплохо; в том мире, откуда пришел он, мечами никто не сражался. Однако для воина, чьи руки пусты, такая находка – бесценна.

– Это оружие мертвого, – сказал он, беря меч. – Ты знаешь, как у них говорится: подними оружие убитого воина, и к тебе перейдет его боевое умение.

Тут я вспомнила, что Кемок, когда он шел за мной к Темной Башне, нашел в тайнике давно исчезнувшего народа меч и тоже взял его, ибо был безоружен… И я подумала, что если рука мужчины сама потянулась за мечом, то пусть примет его во благо, а не во зло.

Тут я увидела, что и мать взяла один из предметов, разложенных на камне, и, пристально вглядываясь, держит его обеими руками, а на лице ее – смятение.

– Эти бродяги и убийцы прячут свою добычу в необычном месте, – произнесла она. – Мне приходилось слышать о подобном, но сталкиваюсь – впервые. Они принесли свои сокровища демонам, которые, по их поверьям, обитают здесь.

Она держала чашу, по-моему, каменную, искусно сделанную в форме двух тесно сложенных ладоней. Но это были не совсем человеческие руки: пальцы заметно длиннее и тоньше, ногти – узкие и заостренные, красно-коричневого цвета, очень гладкие, отполированные.

– Что это? – удивилась я.

– Зеркало, в которое можно смотреть. Его используют точно так же, как кристаллический шар. В эту чашу наливают воду. Я не знаю, как она оказалась здесь, но эту вещь нельзя тут оставлять, потому что… Потрогай, Каттея.

Она протянула мне чашу, и, дотронувшись до нее пальцем, я чуть не вскрикнула, вопреки ожиданию ощутив не холодный камень, а что-то обжигающее, словно я прикоснулась к горящей головне. Однако мать крепко держала чашу и вроде бы совсем не обжигалась. Впрочем, при мимолетном прикосновении я ощутила не только жар, но и приток Силы и сразу поняла, что эта чаша – наше могущественное орудие, как и меч, так естественно оказавшийся в руках отца.

С этого жертвенного камня мать взяла еще кусок потрепанного шелка и обернула в него чашу, затем спрятала ее в складках одежды. Отец же засунул меч за пояс, затем, чуть подумав, воткнул туда и топор.