Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Нэссун может лишь подыскивать другой вопрос, поскольку эта короткая пауза дает ей время перевести дух.

– Другие Стражи? – А, он же говорил, что во время Зимы все они куда-то уходят, и что эта станция, о которой говорил им Сталь, как раз способ уйти. – Ты что-то вспомнил?

– Увы, больше ничего. – Он чуть улыбается, со знанием дела, словно понимает, что она делает. – Только то, что так мы туда попадаем.

– Куда?

Улыбка его гаснет, лицо на краткий миг становится знакомо тревожно-пустым.

– В Уоррент.

Она запоздало вспоминает, что его полное имя Шаффа Страж Уоррент . Ей никогда не приходило в голову поинтересоваться, где находится община Уоррент. Но значит ли это, что путь в Уоррент идет сквозь какой-то погребенный мертвый город?

– П-почему…

Он качает головой, лицо его становится жестче.

– Кончай тянуть. Темнеет, не каждый ночной хищник будет ждать до ночи. – Он бросает взгляд на небо лишь чуть раздраженно, словно оно не угрожает их жизни.

Бесполезно жаловаться, что она валится с ног. Это Зима. Если она упадет, то умрет. Она заставляет себя идти в проделанный им проход и снова начинает искать лучший путь.

В конце концов они пробиваются, что хорошо, поскольку иначе это стало бы довольно простым рассказом о том, что ты узнала, что твоя дочь мертва, и позволила бы остальному миру исчахнуть в скорби вместе с тобой.

Но все совсем не так. Внезапно на последнем участке травянистые деревья становятся реже и открывается гладко вырезанный проход во внутренней стене кальдеры. Стены возносятся высоко над головой, хотя издали они не казались такими высокими, а сам проход достаточно широк, чтобы могли пройти две телеги в ряд. Стены этих проходов покрыты упрямым мхом и какими-то древовидными лианами. Последние, к счастью, мертвы, иначе бы они заплели все и осложнили бы им продвижение. Они спешат вперед, ломая сухие сучья, а затем Нэссун и Шаффа вываливаются из прохода на широкую плиту из совершенно белого материала, не металла и не камня. Нэссун прежде видела нечто похожее, возле других развалин мертвой цивилизации, иногда этот материал светился в ночи. Эта конкретная плита занимает все пространство внутренней кальдеры.

Сталь сказал им, что развалины мертвой цивилизации здесь, в центре – но Нэссун видит впереди лишь изящный приподнятый завиток металла, встроенный вроде бы прямо в белый материал. Она подбирается, как любой закаленный Зимой выживший при виде чего-то нового. Однако Шаффа идет к нему без раздумий. Он останавливается рядом с ним, и на мгновение на его лице возникает выражение, которое, как подозревает Нэссун, вызвано минутным противоречием между тем, что его тело делает что-то по привычке, но разум не может вспомнить, что именно – но затем он кладет руку на причудливый узор на кончике металла.

Из ниоткуда на камне вокруг него возникают плоские световые фигуры и линии. Нэссун ахает, но они не делают ничего, просто двигаются и зажигают по очереди остальные, распространяясь и загораясь, пока на камне под ногами у Шаффы не возникает грубый четырехугольник. Слышится тихое, едва заметное гудение, отчего Нэссун вздрагивает и дико озирается, но через мгновение белый материал перед Шаффой исчезает. Не отъезжает в сторону или открывается как дверь; он просто исчезает. Но это и есть дверь, внезапно осознает Нэссун.

– Вот мы и пришли, – бормочет Шаффа. Он сам немного удивлен.

За дверью находится туннель, который медленно изгибается, уходя вглубь земли, и теряется в глубине. Узкие прямоугольные панели света окаймляют ступени с каждой стороны, освещая путь. Этот завиток металла – поручень, видит теперь она, переориентируя свое сознание, пока подходит к Шаффе. Это то, за что держатся, спускаясь в глубину. На дальнем краю травянистого леса, сквозь который они только что прошли, слышится высокий стрекот, который Нэссун тут же приписывает животному. Возможно, покрытому хитином. Более близкая и громкая версия звуков, которые они слышали прошлой ночью. Нэссун вздрагивает и смотрит на Шаффу.

– Думаю, какой-то кузнечик, – говорит он. Он, с напряженной челюстью, оглядывается на путь, который они только что прошли, хотя там ничто не движется – пока. – Или, может, цикады. Давай внутрь. Я прежде видел что-то вроде такого механизма. Он закроется, когда мы войдем.

Он знаком велит ей идти первой, чтобы он мог прикрывать тылы. Нэссун делает глубокий вдох и напоминает себе, что это необходимо, чтобы сделать мир таким, чтобы больше никому не было больно. Затем она трусит по лестнице. Световые панели зажигаются за пять-шесть ступеней впереди, когда она идет, и гаснут в трех ступенях у нее за спиной. Как только они спускаются на несколько футов, белый материал, прикрывавший лестничный проем, снова возникает, отсекая стрекот из леса, как и говорил Шаффа.

Затем остается только свет, ступени и давно забытый город где-то внизу.

2699: Два эпицентровских черномундирника вызваны в общину Диджна (Квартент Уэр, Западное Побережье, близ моноклинали Киаш), когда гора Имхер начала показывать признаки извержения. Черномундирники сообщили чиновникам общины, что извержение неминуемо и, скорее всего, затронет весь кластер Киаш, включая Безумие (местное название супервулкана, инициировавшего Зиму Безумия; Имхер находится на той же горячей точке).

Выяснив, что им не хватит способностей заглушить Имхер, эти черномундирники – один трехколечник, второй, предположительно, семиколечник, хотя почему-то не носил колец – все же попытались, поскольку времени, чтобы прислать более высокорангового имперского орогена, не оставалось.

Они успешно заглушили извержение на достаточно долгое время, чтобы успел прибыть имперский ороген-девятиколечник и заставил вулкан уснуть. (Трех– и семиколечник были найдены обугленными и замерзшими, взявшимися за руки.)

ИЗУМИТЕЛЬНО. ВСЕ ЭТО СТАНОВИТСЯ легче вспоминать по мере рассказа… или, возможно, я все еще человек, в конце концов.

Поначалу наша экскурсия – просто прогулка по городу. Долгие годы после того, как были сделаны, мы провели погруженными в сэсуну и ощущение энергии во всех ее формах. Прогулка наружу заставляет нас обратить внимание на наши меньшие, внешние чувства, и поначалу это просто всепоглощающе. Мы вздрагиваем от упругости тротуаров из прессованного волокна под подошвами, столь отличающихся от жесткого лакированного дерева наших жилищ. Мы чихаем, пытаясь вдыхать воздух, полный запахов мятых растений, химических вторичных продуктов и тысяч чужих выдохов. От первого чиха Душва пугается и разражается слезами. Мы зажимаем уши ладонями, безуспешно пытаясь заглушить множество говорящих голосов, стонущих стен, шуршащих листьев и гудящих вдалеке механизмов. Бимнива пытается все это перекричать, и Келенли приходится остановиться и успокоить ее прежде, чем она снова попытается заговорить нормально. Я отшатываюсь и вскрикиваю от страха при виде птиц, сидящих в кустарнике поблизости, а я еще самый спокойный из нас.