Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Но есть надежда. В предрассветные часы, когда Хоа забирает каменную ношу твоей левой груди, он тихо говорит:

– Думаю, я знаю, куда она идет. Если я прав, она скоро остановится. – Он говорит неуверенно. Нет, не так. Он встревожен. Ты сидишь на камне неподалеку от лагеря, восстанавливаясь после… удаления. Это было не так неприятно, как ты думала. Ты сняла слои одежды, чтобы обнажить окаменевшую грудь. Он положил на нее ладонь, и она отошла от твоего тела чисто, войдя в его руку. Ты спросила, почему он не поступил так с твоей рукой, и он сказал:

– Я делаю как удобнее для тебя. – Затем он подносит твою грудь к губам, и ты решила отвлечься на плоский, чуть загрубелый каменный рубец на месте твоей груди. Он чуть болит, но ты не уверена, боль ли это от ампутации или что-то более существенное.

(Он съедает грудь, которую больше всего любила Нэссун, в три глотка. Ты извращенно горда тем, что тебе довелось еще кого-то вскормить ею.)

Когда ты неловко возвращаешь на место сорочки и рубашки одной рукой – набивая чашку лифчика самой тонкой сорочкой, чтобы он не съехал, – ты пытаешься прояснить намек на ту тревогу, который услышала раньше в голосе Хоа.

– Ты что-то знаешь.

Поначалу Хоа не отвечает. Ты думаешь, что надо напомнить ему, что вы партнеры, что ты стремишься поймать Луну и покончить с этим нескончаемым Пятым временем года, что он тебе небезразличен, что он не может скрывать от тебя таких вещей, но тут он, наконец, говорит:

– Я уверен, что Нэссун хочет открыть Врата Обелисков сама.

Ты реагируешь интуитивно и немедленно. Это чистый страх. Вероятно, ты не это должна чувствовать. Логика велит не верить в то, что десятилетняя девочка может решиться на подвиг, который ты едва осилила. Но почему-то, может, потому что ты помнишь, как твоя маленькая девочка звенела голубой гневной силой, и ты в тот же миг поняла, что она осознала обелиски лучше, чем ты когда-либо сможешь, ты без труда веришь в предположение Хоа – твоя малышка куда больше, чем ты думала.

– Это убьет ее, – выдыхаешь ты.

– Да, очень вероятно.

О, Земля.

– Но ты сможешь снова ее отследить? Ты потерял ее после Кастримы.

– Да, теперь она настроена на обелиск.

И снова эта странная заминка в его голосе. Почему? Почему его это так волнует… О! О, ржавый горящий Земля! Ты понимаешь, и голос твой дрожит.

– То есть сейчас ее может «почуять» любой камнеед . Ты это хочешь сказать? – Опять всюду Кастрима. Рубиновласка и Масляный Мрамор и Уродина, чтоб тебе не видеть этих паразитов больше никогда. К счастью, Хоа убил большинство из них. – Твои сородичи заинтересованы в нас, верно? Когда мы начинаем использовать обелиски или когда мы близки к этому.

– Да. – Бесстрастно, единственное тихое слово, но теперь ты уже знаешь его.

– Огонь земной. Один из ваших идет за ней.

Ты не думала, что камнееды способны вздыхать, но уверена, что этот звук исходит из груди Хоа.

– Тот, кого ты называешь Серым Человеком.

Тебя пробирает холод. Но ведь ты уже догадалась на самом-то деле. В мире, как там, в последние времена было три орогена, сумевших связаться с обелисками? Алебастр, ты и Нэссун. Возможно, на краткое время Уке – и, может, тогда возле Тиримо рыскал камнеед. Эти ржавые ублюдки наверняка были страшно разочарованы, когда Уке погиб от руки отца, а не окаменел.

Ты стискиваешь зубы, во рту ощущается желчь.

– Он манипулирует ею. – Чтобы она активировала Врата и превратилась в камень, чтобы ее можно было сожрать . – Вот что он пытался сделать в Кастриме – чтобы вынудить меня или Алебастра – ржавь побери – или Юкку, или любого из нас сделать что-нибудь сверх наших способностей, чтобы мы превратились в… – Ты кладешь руку на каменную отметину места, где прежде была твоя грудь.

– Всегда были те, кто использовал отчаяние и безнадежность как оружие. – Это сказано тихо, словно со стыдом. Внезапно ты гневаешься на саму себя, на свое бессилие. Понимание того, что ты – истинная цель собственного гнева, не останавливает тебя от того, чтобы наброситься на него.

– Сдается, все вы таковы!

Хоа меняет позу, глядит на тусклый красный горизонт, в задумчивых затененных линиях его фигуры-статуи сквозит ностальгия. Он не оборачивается, но ты слышишь обиду в его голосе.

– Я не лгал тебе.

– Нет, ты просто скрывал правду, а это все равно что гребаная ложь! – Ты трешь глаза. Пришлось снять очки, чтобы снова натянуть рубахи, и глаза засыпало пеплом. – Ты знаешь, как… просто я не хочу ничего слышать прямо сейчас. Мне надо отдохнуть. – Ты встаешь на ноги. – Отнеси меня назад.

Он внезапно вытягивает руку в твоем направлении.

– Еще один момент, Иссун.

– Я сказала тебе…

– Пожалуйста. Ты должна это знать. – Он ждет, пока ты не успокаиваешься в гневном молчании. Затем он говорит: – Джиджа мертв.

Ты застываешь.

В этот момент я напоминаю себе, почему продолжаю рассматривать эту историю твоими глазами, а не моими: потому что внешне ты слишком хорошо маскируешься. Твое лицо стало непроницаемым, взгляд опущен. Но я знаю тебя. Я знаю тебя . Здесь – это в тебе.

Ты удивлена тем, что удивлена. Удивлена, не разгневана, не расстроена или печальна. Просто… удивлена. Но это потому, что первой твоей мыслью после чувства облегчения было Нэссун теперь в безопасности , разве…

Разве не так?

И тут ты удивляешься своему страху. Ты не уверена, чего именно ты боишься, но во рту у тебя горечь.

– Как? – спрашиваешь ты.

– Нэссун, – отвечает Хоа.

Страх усиливается.

– Она не могла потерять контроль над своей орогенией, такого с ней не бывало с пятилетнего возраста…

– Это была не орогения. И это было преднамеренно.

Вот оно, наконец: предвестник сейсмического толчка масштаба Разлома внутри тебя. Тебе не сразу удается произнести:

– Она убила его? Нарочно?

– Да.

Ты замолкаешь, растерянная, встревоженная. Рука Хоа по-прежнему простерта к тебе. Предложение ответов. Ты не уверена, что хочешь знать, но… но ты все равно ее берешь. Возможно, ради успокоения. Ты не представляешь, что эта рука способна сомкнуться вокруг твоей собственной и пожать ее, чуть-чуть, так, что тебе от этого становится легче. Все же он ждет. Ты очень, очень рада его предупредительности.

– Он… где, – начинаешь ты, когда чувствуешь себя готовой. Ты не готова.

– Я могу туда попасть?

– Туда?

Ты уверена, что он понимает, что ты имеешь в виду. Он просто убеждается, что ты понимаешь, о чем просишь. Ты сглатываешь и пытаешься выразить это.

– Они были в Антарктике. Джиджа не таскал ее по дорогам постоянно. Она была где-то в безопасном месте, у нее было время, чтобы стать сильнее. – Гораздо сильнее. – Я могу задержать дыхание в земле, если ты… Отнеси меня туда, где она… – Но нет. На самом деле ты хочешь не туда. Хватит ходить вокруг да около. – Отнеси меня туда, где сейчас Джиджа . Где он… Умер.