Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Хоа не шевелится примерно с полминуты. Ты замечала в нем такое. Ему требуется разное время, чтобы ответить на речевые указатели. Иногда он почти перебивает тебя, отвечая, а иногда ты успеваешь подумать, что он тебя не слышал, прежде чем он, в конце концов, переходит к ответу. Ты не думаешь, что он размышляет в это время или что еще. Ты думаешь, что это ничего для него не значит – секунда или десять, сейчас или позже. В конце концов он ответит.

В знак этого он, наконец, чуть размывается, хотя ты видишь замедленность окончания жеста, когда он накрывает твою руку своей и она оказывается между его твердыми ладонями. Давление обеих ладоней возрастает, пока его хватка не становится крепкой. Не неприятной, но все же.

– Закрой глаза.

Прежде он никогда такого не предлагал.

– Зачем?

Он несет тебя вниз. Так глубоко ты никогда не бывала, и на сей раз это не мгновение. Ты неминуемо ахаешь в какой-то момент и так обнаруживаешь, что тебе вовсе не надо задерживать дыхание. Когда тьма сгущается, ее озаряют вспышки красного, и затем мгновение ты скользишь сквозь расплавленные красные тона и оранжевые и ловишь самые мимолетные отблески шатких открытых пространств, где вдалеке что-то взрывается дождем полужидких пылающих клочьев – а потом вокруг тебя снова чернота, и ты стоишь на открытой земле под затянутым тонкими облаками небом.

– Вот почему, – говорит Хоа.

– Ржавое дерьмо ! – Ты пытаешься вырвать руку, но ничего не выходит. – Блин, Хоа!

Рука Хоа перестает прижимать твою, и тебе удается выскользнуть. Ты спотыкаешься, отлетая на несколько футов, затем ощупываешь себя в поисках повреждений. Ты в порядке – не сгорела, не раздавлена давлением, как должна была бы, не задохнулась, даже не взволнована. Не очень. Ты выпрямляешься и трешь лицо.

– Ладно. Следует запомнить, что камнееды ничего не говорят просто так. Никогда не хотела действительно увидеть Огонь Подземный.

Но ты здесь, на вершине холма, который сам возвышается на чем-то вроде плато. Это небо – твоя опорная точка. Здесь более позднее утро, чем там, откуда ты пришла, – чуть позже рассвета вместо предрассветных сумерек. Солнце видно, хотя и сквозь вуаль пепельных облаков. (Ты удивляешься тому, как ты истосковалась по солнцу.) Но то, что ты его видишь, означает, что ты куда дальше от Разлома, чем несколько мгновений назад. Ты бросаешь взгляд на запад, и слабое мерцание темно-синего обелиска вдалеке подтверждает твою догадку. Там около месяца назад, когда ты открыла Врата Обелисков, ты ощутила Нэссун.

(Туда. Она ушла туда. Но в той стороне тысячи квадратных миль Спокойствия.)

Ты оборачиваешься и понимаешь, что стоишь среди горстки деревянных домиков на вершине холма, включая лабаз на опорах, несколько бараков и нечто вроде спален или школьных зданий. Все это окружено, однако, опрятной, совершенно ровной оградой из базальтовых колонн. То, что это работа орогена, который обуздал медленное извержение огромного вулкана у тебя под ногами, ясно как день. Но также ясно, что поселение пусто. Никого не видно, и дрожь шагов слышна дальше, за оградой.

Ты с любопытством подходишь к проему в базальтовой ограде, откуда вниз вьется тропинка, наполовину из утоптанной земли, наполовину из булыжника. У подножия холма видна деревня, занимающая остальную часть плато. Деревня может быть обычной общиной. Ты замечаешь дома различных очертаний, большинство с все еще зелеными огородами, несколькими пристройками, чем-то вроде бани, гончарного навеса. Люди ходят между домами, и никто не поднимает взгляда и не видит тебя, да и с чего бы им? День приятный – здесь, где солнце еще по большей части сияет. Им надо ухаживать за полями и – это маленькие гребные лодки привязаны к одной из дозорных башенок? – ходить к морю. Этот поселок наверху, чем бы он ни был, неважен для них.

Ты отворачиваешься от деревни, и тут ты замечаешь тигель. Он на краю поселения, чуть приподнят над всем, хотя отсюда тебе его видно. Когда ты взбираешься по тропинке, чтобы заглянуть в тигель, отмеченный булыжниками и кирпичами, старая привычка заставляет тебя направить чувства в землю, чтобы найти ближайший помеченный камень. Недалеко, всего в пяти-шести футах внизу. Ты обшариваешь его поверхность и находишь слабые следы долота, возможно, молотка. ЧЕТЫРЕ. Слишком просто, в твое время камни помечали краской и цифрами, что делало их менее характерными. И все же камень достаточно мал, да, чтобы любому ниже четырехколечника было трудно найти и опознать его. Детали обучения неверны, но основа точная.

– Это не может быть Антарктический Эпицентр, – говоришь ты, садясь, чтобы потрогать пальцем один из камней круга. Всего лишь галька вместо прекрасной плиточной мозаики, которую ты помнишь, но все же идея та же.

Хоа по-прежнему стоит там, где вы вышли из земли, ладони в том же положении, когда он держал твою руку – возможно, для обратного путешествия. Он не отвечает, но ты по большей части обращаешься к себе самой.

– Я всегда слышала, что Антарктический Эпицентр маленький, – продолжаешь ты. – Но это вообще ничто. Просто лагерь. – Здесь нет Сада Колец. Главного здания. И еще ты слышала, что Антарктический и Арктический Эпицентры прелестны, несмотря на их размер и удаленное положение. Это имеет смысл; красота Эпицентра официальна, санкционирована государством, орогенная, чтобы сама по себе быть показушной. Эта жалкая горстка хибар не соответствует идеологии. К тому же… – Он на вулкане. И слишком близко к этим глухачам внизу.

Эта деревня не Юменес, окруженный со всех сторон узловиками и дополнительной защитой наиболее сильных старших орогенов. Один взбрык перевозбудившейся гальки – и вся округа превратится в кратер.

– Это не Антарктический Эпицентр, – говорит Хоа. Его голос как всегда мягок, но сейчас он отвернулся, и потому он звучит еще мягче.

– Он дальше к западу, и его зачистили. Там больше нет живых орогенов.

Конечно. Ты в горе стискиваешь зубы.

– Значит, чья-то дань уважения. Какой-то уцелевший? – Ты инстинктивно находишь еще один маркер под землей – маленький круглый камешек примерно футах в пятнадцати внизу. На нем чернилами написано ДЕВЯТЬ. Ты без проблем читаешь. Качаешь головой, встаешь и поворачиваешься, чтобы дальше обследовать поселение.

Затем ты замираешь, когда из дверей одной из спален выходит, хромая, человек. Он тоже замирает, с удивлением глядя на тебя.

– Ты кто, ржавь тебя побери? – спрашивает он с заметным антарктическим тягучим выговором.

Твое сознание вонзается в землю – и ты тут же вырываешь его обратно. Глупо, ты забыла, что ли? Орогения тебя убьет, к тому же он не вооружен. Он очень молод, ему лет двадцать с небольшим, хотя он уже начинает лысеть. Хромота легкая, один из его башмаков на более высокой подошве – ага. Наверное, деревенский работяга, пришел осмотреть дома, которые могут снова когда-нибудь понадобиться.