Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Я сделала ее мной. Чтоб нас обоих Земля сожрал, я превратила ее в меня.

И, может, потому Нэссун все еще жива. Но глядя на то, что она сделала с Джиджей, ты понимаешь, что не сможешь отомстить ему за Уке, поскольку твоя дочь сделала это за тебя … и потому ты в ужасе от нее.

Это как – как то, чего ты не встречала за все это время, киркхуша с окровавленной и покрытой пеплом мордой. Джиджа задолжал тебе за твоего сына, но ты, в свою очередь, в долгу перед Нэссун. Ты не спасла ее от Джиджи. Тебя не было рядом, когда она нуждалась в тебе, здесь, буквально на краю мира. Как смеешь ты считать, что защитишь ее? Она нашла себе более сильных защитников – Серого Человека и Шаффу. Она нашла силу, чтобы защитить себя. Ты так ею гордишься. И ты не посмеешь никогда больше приблизиться к ней.

Тяжелая, жесткая рука Хоа ложится на твое здоровое плечо.

– Неразумно оставаться здесь.

Ты мотаешь головой. Пусть приходят люди этой общины. Пусть поймут, что ты не Страж. Пусть, наконец, заметят твое сходство с Нэссун. Пусть принесут свои арбалеты и пращи, и… рука Хоа сжимается на твоем плече, как прихватка. Ты знаешь, что сейчас будет, и все равно не пытаешься взять себя в руки, когда он втягивает тебя в землю, назад, на север. На сей раз ты нарочно не закрываешь глаз, и зрелище не беспокоит тебя. Огни под землей ничто по сравнению с тем, что ты сейчас чувствуешь, мать-неудачница.

Вы двое выходите из земли в тихом уголке лагеря, хотя находится он у небольшой рощицы, которую, судя по запаху, многие использовали как отхожее место. Когда Хоа отпускает тебя, ты идешь было прочь, затем останавливаешься. В голове у тебя пусто.

– Не знаю, что делать.

Хоа молчит. Камнееды не снисходят до ненужных движений или слов, да и свои намерения Хоа уже объяснил. Ты представляешь, как Нэссун разговаривает с Серым Человеком, и тихо смеешься, поскольку он кажется более живым и разговорчивым, чем его сородичи. Хорошо. Для нее он хороший камнеед.

– Я не знаю, куда идти, – говоришь ты. Ты недавно спала в палатке Лерны, но это не о том. У тебя внутри сгусток пустоты. Кровоточащая дыра. – У меня ничего не осталось.

– У тебя есть община и сородичи, – говорит Хоа. – Как только вы придете в Реннанис, у тебя будет дом. У тебя есть твоя жизнь.

Действительно есть? У мертвых нет желаний , гласит предание камня. Ты думаешь о Тиримо, где ты не стала ждать, пока за тобой придет смерть, и потому уничтожила общину. Смерть всегда с тобой. Смерть – это ты .

Хоа говорит тебе в сгорбленную спину:

– Я не могу умереть.

Ты хмуришься, выбитая из состояния меланхолии этим кажущимся замечанием невпопад. Затем ты понимаешь – Хоа говорит, что его ты не потеряешь никогда. Он не погибнет, как Алебастр. Тебя никогда не накроет боль от потери Хоа так, как с Корундом и Инноном, Алебастром или Уке, или даже как сейчас – от гибели Джиджи. Ты никак не можешь причинить вред Хоа.

– Тебя любить безопасно, – в ошеломленном понимании шепчешь ты.

– Да.

Удивительно, но узел молчания в твоей груди лопается. Немного, но да, помогает.

– Как ты это делаешь? – спрашиваешь ты. Это трудно представить. Не иметь возможности умереть, даже если ты хочешь, даже если все, что ты знаешь и что тебе дорого, слабеет и гибнет. Продолжать, невзирая ни на что. Как бы ты ни устал.

– Двигаюсь вперед, – говорит Хоа.

– Что?

– Двигаться. Вперед.

А затем он исчезает, уходит в землю. Он где-то рядом, если он тебе понадобится. Но сейчас он прав: ты ничего не можешь. Не можешь думать. Ты хочешь пить, есть, ты устала. В этом углу лагеря воняет. Культя ноет. Сердце ноет еще сильнее. Однако ты делаешь шаг к лагерю. И еще один. И еще.

Вперед.

2490: Антарктика близ восточного берега; безымянная сельхозобщина в двенадцати милях от города Джекити. Неизвестное происшествие привело к превращению всех жителей общины в стекло. (?? Это так? Стекло, не лед? Найти дополнительные источники.) Позднее второй муж главы обнаружен живым в Джекити, оказался роггой. После допроса с пристрастием милицией общины сознался, что каким-то образом сделал это. Утверждал, что это был единственный способ остановить извержение вулкана Джекити, хотя никаких признаков извержения не наблюдалось. Допрос прервал камнеед, убивший семнадцать членов милиции и забравший роггу в землю. Оба исчезли.

БЕЛАЯ ЛЕСТНИЦА НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ, ИЗГИБАЯСЬ, ИДЕТ ВНИЗ. Туннель узкий, вызывает клаустрофобию, но воздух почему-то не застойный. Оказаться не под пеплопадом и так достаточно непривычно, но Нэссун замечает, что тут и пыли-то немного. Правда, странно? Здесь все странно.

– Почему тут нет пыли? – спрашивает по дороге Нэссун. Поначалу она разговаривает шепотом, но постепенно немного отходит. Все же это руины мертвой цивилизации, а она наслушалась много лористских баек о том, насколько опасны могут быть такие места. – Почему свет еще работает? А дверь, через которую мы вошли, она почему все еще работает?

– Понятия не имею, малышка. – Теперь Шаффа идет первым – на случай опасности. Нэссун не может видеть его лица, и ей приходится угадывать его настроение по его широким плечам. (Ее раздражает, что она делает это – постоянно наблюдает за ним, отслеживая малейшие перемены настроения или напряжение. Этому она тоже научилась от Джиджи. Она вряд ли сможет поделиться этим с Шаффой или с кем-то еще.) Она видит, что он устал, но в остальном в порядке. Возможно, доволен, что они добрались сюда. Настороже – мало ли что они могут встретить, но они оба такие. – Когда имеешь дело с руинами, иногда ответ просто «потому».

– Ты… ты что-то помнишь, Шаффа?

Пожимает плечами, но не так беззаботно, как обычно.

– Обрывками. Больше почему, чем потому.

– Тогда почему? Почему Стражи приходят сюда Зимой? Почему просто не остаются на месте и не помогают общинам, к которым присоединяются, как ты в Джекити?

Ступеньки чуть широковаты для шага Нэссун, даже хотя она держится более узкой внутренней стороны. Периодически ей приходится останавливаться и ставить обе ноги на ступеньку, чтобы отдохнуть, а затем рысцой догонять Шаффу. Он идет размеренно сам по себе, но внезапно, как раз когда она задает вопрос, они достигают лестничной площадки. К великому облегчению Нэссун, Шаффа, наконец, останавливается и показывает, что они могут сесть и отдохнуть. Она все еще в поту после бешеного прорыва сквозь травяной лес, хотя сейчас, когда она идет медленнее, пот начинает высыхать. Первый глоток воды из ее фляги сладок, пол под ногами приятно холодный, пусть и жесткий. Ее резко клонит в сон. Ну да, снаружи ночь , там, наверху, где сейчас резвятся кузнечики или цикады.