Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Но помни и то, что Нэссун тоже хочет убить Землю.

И Земля говорит микротолчками, которые поднимают цунами где-то в южном полушарии:

Привет, маленький враг.

(Это приблизительно, сама понимаешь. Это все, что может выдержать ее маленький мозг.)

И когда Шаффа кашляет и бьется в конвульсиях, Нэссун вцепляется в его перекрученное болью тело и смотрит в ржавую тьму стены. Она больше не боится – ярость сделала ее стальной. Она настолько дочь своей матери…

– Отпусти его, – рычит она. – Сейчас же.

В сердце мира металл, расплавленный, но все же сжатый до твердости. В нем есть некая пластичность. Поверхность красной тьмы начинает идти волнами и меняется на глазах у Нэссун. На миг возникает нечто, чего она не может разобрать. Знакомые очертания. Лицо . Это лишь намек, глаза и рот, тень носа – но затем на миг эти глаза становятся определенными, губы – подчеркнутыми и проработанными, под глазами появляется родинка, глаза открываются .

Лицо незнакомо. Просто лицо… там, где его быть не должно. И пока Нэссун смотрит на него, зарождающийся ужас медленно вытесняет ее гнев, она видит другое лицо – и другое, их все больше возникает сразу, заполняя обзор. Каждое, всплывая из глубины, вытесняет другое. Их десятки. Сотни. Это с обвислыми щеками и усталое, это распухшее как от слез, это разинуло рот от немого крика, как Шаффа. Некоторые смотрят на нее умоляюще, говоря слова, которые она не поняла бы, даже если смогла бы услышать.

Но все они идут изумленной волной от более мощного присутствия. Он мой. Это не голос. Если Земля говорит, то не словами. Как бы то ни было.

Нэссун поджимает губы и тянется к серебру Шаффы, безжалостно обрывая щупальца, вплавляющиеся в его тело, насколько может, прямо вокруг сердечника. Это не действует так, как обычно, когда она использует серебро для хирургии. Серебряные нити в Шаффе восстанавливаются практически сразу же и пульсируют намного сильнее. Каждый раз Шаффа вздрагивает. Она причиняет ему боль. Она делает все хуже. Выбора нет. Она обвивает собственные нити вокруг сердечника, чтобы проделать операцию, которую он не разрешил ей сделать несколько месяцев назад. Если это сократит его жизнь, то он хотя бы не будет страдать оставшееся ему время.

Но еще одна волна насмешливого изумления заставляет трансмаль содрогнуться, и вспышка серебра проходит сквозь Шаффу, сбрасывая ее ничтожные нити. Операция провалилась. Сердечник сидит так же прочно, как всегда между долями его сэссапин, как паразит, которым и является.

Нэссун мотает головой и оглядывается в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы помочь. На миг ее отвлекает кипение и перемещение лиц в ржавой мгле. Кто эти люди? Почему они здесь, бурлят в сердце Земли?

Обязательство , отвечает Земля маленькими волнами жара и сокрушительным давлением. Нэссун стискивает зубы, сражаясь с весом его презрения. Украденное или взятое взаймы должно быть компенсировано .

И Нэссун ничего не остается, кроме как понять и это тоже, здесь, в объятиях Земли, когда смысл сказанного гудит в ее костях. Серебро – магия – идет от жизни. Те, кто построил обелиски, пытался обуздать магию, и им удалось, ого как удалось! Они использовали ее для создания невообразимых чудес. Но потом они возжелали больше магии, чем имела их собственная жизнь или накопилось за эпохи жизни и смерти на поверхности Земли. И когда они увидели, сколько магии плещется прямо под поверхностью, только протяни руку…

До них могло и не дойти, что столько магии, столько жизни может быть знаком… сознательности. Земля не говорит словами, в конце концов, и, возможно, понимает Нэссун, увидев весь мир целиком при сохранении детской невинности, эти строители великой сети обелисков не привыкли чтить жизнь, отличную от их жизни. На самом деле в этом они не слишком отличались от тех, кто управлял Эпицентрами, от налетчиков или ее отца. И там, где следовало увидеть другое живое существо, они видели лишь очередной предмет для использования. Где следовало попросить или оставить в покое, они насиловали.

За некоторые преступления нет соразмерного наказания – только расплата. И за каждую частицу жизни, вытянутую из-под кожи Земли, он затянул миллион человеческих останков в свое сердце. Тела гниют в почве, в конце концов – а почва покоится на тектонических плитах, а плиты, в конце концов, уходят в огонь под земной корой, бесконечно перемещаясь сквозь мантию… и в себе самом Земля пожирает все, чем они были. Это честно, обосновывает он – холодно, с гневом, который до сих пор дрожью поднимается из глубин, чтобы разрывать трещинами кожу мира и запускать Зиму за Зимой. Это правильно. Не Земля начал этот цикл боевых действий, не он похитил Луну, не он бурил чужую кожу и отрывал куски все еще живой плоти, чтобы использовать как трофей и инструмент, он не строил замысла погрузить человечество в бесконечный кошмар. Не он начал эту войну, но он, ржавь, возьмет то. Что ему. Принадлежит .

О. Разве Нэссун не понимает? Она крепче стискивает рубаху Шаффы, дрожа, когда ее ненависть колеблется. Разве она не может понять? Мир столько отнял у нее. Когда-то у нее был брат. И отец, и мать, которую она понимает, но лучше бы нет. И дом, и мечты. Люди Спокойствия с тех пор лишили ее детства и надежды на настоящее будущее, и она так зла, что не может думать ни о чем, кроме ЭТО НАДО ОСТАНОВИТЬ и Я ЭТО ОСТАНОВЛЮ –

– так разве она сама не резонирует вместе с гневом Отца-Земли?

Да.

Земля ее пожри, да.

Шаффа затих у нее на коленях. Под одной его ногой мокро – он обмочился. Глаза его все еще открыты, он часто и неглубоко дышит. Натянутые мускулы до сих пор подергиваются. Все ломается, если пытка затянется слишком долго. Разум выносит невыносимое, уходя из тела. Нэссун десять лет, стоящих сотни, но она повидала достаточно мирового зла, чтобы понимать это. Ее Шаффа. Ушел.

И может никогда, никогда не вернуться назад.

Трансмаль несется вперед.

Окно снова начинает светлеть, когда повозка выходит из ядра. Снова загорается приятный внутренний свет. Теперь пальцы Нэссун чуть держат одежду Шаффы. Она смотрит назад, на вращающуюся массу ядра, пока материал боковой части снова не становится непрозрачным. Переднее окно тоже держится, но и оно начинает темнеть. Они вошли в другой туннель, шире первого, с твердыми черными стенами, каким-то образом не пропускающими бурный жар внешней коры и мантии. Теперь Нэссун чувствует, что трансмаль идет вверх, от ядра. Назад к поверхности, но на сей раз на другой стороне планеты.

Нэссун шепчет – себе, поскольку Шаффа ушел:

– Это надо остановить. Я остановлю. – Она закрывает глаза. И мокрые ресницы слипаются. – Я обещаю.