Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Другой день, тот же (?) год

Ничего не писать об Инноне или Кору. С нынешнего момента это табу.

Сиен. Я все еще могу чувствовать ее – не сэссить, чувствовать. Здесь есть обелиск, думаю, это шпинель. Когда я коннн контачу с ним, я словно бы чувствую все, с чем они связаны. Аметист следует за Сиен. Интересно, знает ли она.

Сурьма говорит – Сиен добралась до материка и стррр странствует.

Вот почему я ощущаю, будто я брожу, наверное? Она все, что осталось, но она – блин…

Это место нелепо. Сррма права, что есть способ запустить Врата Обелисков без контрольного каба? (Оникс. Слишком мощный, не могу рисковать, запустит настройку слишком быстро, и кто тогда сделает втрую ппытку зменить?) Но ржавяки пстроившие его сунули все в эту тупую дырру. С рассказала кое-что. Великий проект, чтоб меня. Но налицо куда хуже. Весь этот ржавый город – место преступления. Поболтался вокруг и нашел здоровые трубы, что тянутся по дну океана. ги ГИГАНТСКИЕ, готовые качать что-то из дыры на континент. Магию, говорит Сурьма, им что, правда столько было надо????? Больше чем у Врат!

Просил Русьму сегодня отнести меня в дыру, она сказала – нет. Так что же в той дыре? Что в той дыре.

Перед закатом появляется еще один камнеед. Здесь, среди изящно одетых, разноцветных своих сородичей, он выделяется еще сильнее своим серым цветом и обнаженной грудью: Сталь. Он несколько минут стоит над Нэссун, возможно, ожидая, что она поднимет взгляд и заметит его, но нет. Наконец, он говорит:

– Океанский ветер к ночи может стать холодным.

Молчание. Она то отпускает рубашку Шаффы, то снова наматывает ее на кулаки, не то чтобы конвульсивно. Она просто устала. Она держала его с самого центра Земли.

Через некоторое время солнце еще чуть ниже спускается к горизонту, и Сталь говорит:

– В двух кварталах отсюда в одном здании есть пригодное для жилья помещение. Запасенная там пища должна до сих пор быть съедобной.

– Где? – говорит Нэссун. У нее сиплый голос. Ей нужна вода. В ее фляге и у Шаффы есть немного, но она еще не открывала ни одну. Сталь меняет позу, показывая. Нэссун поднимает голову и видит неестественно прямую улицу, вымощенную вплоть до горизонта. Она устало встает, покрепче хватается за одежду Шаффы и снова тащит его.

Кто в дыре, что в дыре, куда идет дыра, как я задырявился!

Она принесла сегодня еду получше, поскольку я недостаточно ем. Такая особенная еда, ссссвежедоставленная с того конца света. Попытаюсь высушить семена и посадить их. Не забыть нассскресссти помидор, чтоб бросить С.

Язык книг выглядит почти как санзе-мэт. Одинаковые буквы?

Предшественник? Некоторые слова я почти узнаю. Некоторые древний этурпик, некоторые хладдак, немного раннединастический регво. Жаль, нет тут Шинаша. Он наорал бы на меня, что я хожу ногами по книгам, древним как вечность. Его всегда так легко было дразнить. Тоскую по нему.

Тоскую по всем, даже по людям этого ржавого Эпицентра (!) Тоскую по голосам из ржавых ртов. СИЕНИТ могла заставить меня есть, ты, булыжник говорящий. СИЕНИТ было насрать на меня, не только на то, могу ли я починить этот мир, на который насрать мне. СИЕНИТ должна была быть здесь, рядом со мной, я бы все за это отдал (вычеркнуто).

Нет. Она должна забыть меня и Ин (вычеркнуто) и Миов. Найти какого-нибудь унылого дурака, с которым действительно захочет спать. Вести скучную жизнь. Она заслуживает это.

Когда Нэссун добирается до нужного здания, опускается ночь. Сталь меняет положение, оказываясь перед странным асимметричным строением в форме клина, чей верхний край направлен против ветра. Наклонная крыша здания с подветренной стороны покрыта неопрятными спутанными зарослями.

На крыше полно почвы, больше, чем могло бы нанести ветром за столетия. Эти заросли разбиты по плану, хотя и не ухожены. И все же Нэссун видит, что кто-то вырубал дорожку в саду. Недавно; эти растения тоже разрослись, из упавших плодов и расщепленных неухоженных лоз пробиваются ростки, но с учетом относительно немногочисленных сорняков и довольно аккуратных рядов, этот сад заброшен всего год-два. Зима тянется уже почти два года.

Позже. Дверь здания сама отъезжает в сторону перед Нэссун. И закрывается тоже сама, как только она затаскивает Шаффу внутрь. Сталь перемещается внутрь, показывая вверх по лестнице. Она подтаскивает Шаффу к основанию лестницы и падает рядом, трясясь от усталости, неспособная идти дальше.

Улегшись на грудь Шаффы как на подушку, она думает, что его сердце еще сильное. Закрыв глаза, она почти представляет, как он обнимает ее, а не как на самом деле. Это жалкое утешение, но достаточное, чтобы она уснула без сновидений.

Другая сторона мира на той стороне дыры. Разве не…

Утром Нэссун затаскивает Шаффу по ступеням наверх. Помещение, по счастью, на втором этаже, с дверью прямо на лестничную площадку. Внутри все странно на вид, но знакомо. Вот диван, хотя у него спинка на одном конце, а не вдоль него. Вот кресла, одно соединено с каким-то большим наклонным столом. Наверное, для рисования. Постель в соседней комнате страннее всего – большая широкая полусфера с ярким разноцветным матрасом без простыней или подушек. Когда Нэссун осторожно ложится, постель становится плоской и потрясающе удобно подстраивается под ее тело. Она еще и теплая – активно нагревается под ней, пока тупая боль после сна на холодной лестнице не уходит. Очарованная вопреки себе, Нэссун исследует постель и в шоке осознает, что та полна магии и окутывает ее. Нити серебра струятся по ее телу, определяя ее дискомфорт прикосновением к нервам и леча ее синяки и царапины; другие нити взбивают частички постели, пока трение не нагревает их; еще больше нитей обшаривают ее кожу в поисках малейшего шелушения и пыли и стирают их прочь. Примерно так она делает, когда при помощи серебра режет или лечит, но каким-то образом автоматически. Она не может представить, кому понадобилось делать постель, способную на магию. Она не может представить, зачем это. Не может понять, как кому-то удалось убедить все это серебро делать такие хорошие вещи, но ведь это и происходит. Немудрено, что строителям обелисков требовалось столько серебра, если они использовали его вместо изнашивающихся простыней или душа, или для периодического исцеления.

Нэссун обнаруживает, что Шаффа обмарался. Ей становится стыдно от того, что она снимает с него одежду и моет его, используя тянучие тряпки, которые нашла в ванной, но хуже было бы оставить его в собственном дерьме. Глаза его снова открыты, хотя он не шевелится, пока она трудится. Они открываются днем и закрываются ночью, но хотя Нэссун и говорит с Шаффой (умоляет очнуться, помочь ей, говорит, что он ей нужен), он не отвечает.