Андрей Никонов - Шаг в сторону [litres]

– Ермолай Жариков, торговец рухлядью, подданный Великого княжества Северского. Наёмная плата – три с половиной золотых гривны ассигнациями в неделю.

– На две недели, значит, приехал, Ермолка, – грозно посмотрел на конкурента.

– Истинно так, – закивал тот, вопросительно глядя на меня.

– Ваше благородие.

– Истинно так, ваше благородие.

В воротах показалась хозяйка дома, Жариков с надеждой уставился на неё. Тина уверенным шагом прошла до середины пути в нашем направлении, я снял шапку, она, увидев меня, повернула строго на девяносто градусов и, чётко печатая шаг по снежной целине, напролом через живую изгородь скрылась из глаз.

– Значит так, любезный. Гостиницу возле базара знаешь?

Торговец быстро закивал головой.

– Берёшь свои вещи, и чтобы через пять минут духу твоего здесь не было. Это я оставлю себе, – оборвал я движение руки собеседника к листу бумаги, – для расследования. Сидишь в гостинице, два дня никуда не уезжаешь. Подорожная где твоя?

Тот трясущимися руками пошарил по карманам, протянул клочок бумаги.

– Шутить решил?

Добавил медную бляху.

– Сейчас бегом, и чтобы здесь я тебя не видел, дознание устраивать буду. Возможно, с пытками, – добавил я ускорения собеседнику. Что-то жидковат он для торговца, сразу поплыл, небось контрабанду возит. А это мысль, кстати. – Басланова, торговца галантерейного, знаешь?

– Нет!

– Ваше…

– Никак нет, ваше благородие. – А глазки бегают.

– Проверю, – отдал ему бляху и клочок бумаги, – это пусть у тебя будет, там теперь метка колдовская, я тебя из-под земли достану, если надо. Встань с колен, ты пока даже не подозреваемый, – рявкнул я на Жарикова. – Не задерживай княжьих людей.

Через минуту мешок и сумка были закинуты на стоявшую неподалёку повозку, и перепуганный торговец вылетел со двора. Думаю, через полчаса его в этом городе не будет. А если останется, значит, дурак, таким в торговле не место.

Зашёл в полутёмную прихожую, скидывая меховой плащ, чудом сохранившийся после всех приключений, огладил изрядно потрёпанный камзол и прошёл в гостиную. В камине весело трещали дрова, давая отблеск на круглую задницу, вертевшуюся вокруг кресла. Я походя хлопнул её, обладательница внушительной пятой точки засмеялась.

– Ой вы шутник, Ермолай Данилыч.

– Теперь я тут шутник, – популярно разъяснил служанке изменившуюся политическую обстановку.

Та завизжала, выпрямилась, щётка выпала из рук.

– Ой, барин, а сказывали, вы больше не появитесь.

– Кто это тебе сказывал, Фрося? – я повернул кресло к камину, уселся, вытянув ноги. – Уж не хозяин ли твой?

– Он, – сразу сдала Курова с потрохами служанка. – Вы же знаете, я к вам, барин, всегда с открытой душой.

– И не только с душой, – отметил я. – Где пропадала, хозяева велели не появляться?

Служанка потупилась, кивнула, игриво качнула крутыми бёдрами.

– Скучала я, Марк Львович, ох как скучала, – томным голосом произнесла она, теребя прядь волос, спадающих прямо на высокую грудь. – Сегодня все тут прибрала, перестирала, будто знала, что вы приедете, сердце чувствовало.

– Молодец, стараешься, – я протянул две пятёрки, которые она смахнула, будто и не было. – Вещи мои на месте?

– Все на месте, все, – служанка уже накрывала столик. – Этот торговец ворвался, договором тряс, руки распускал, я хотела его осадить, подлеца такого, но тут вы пожаловали, спасли меня от охальника.

– А то бы ты… – я откусил кусок печенья, что-что, а готовить всякие сладости у неё неплохо получалось. – Так, ладно, раз все на месте, приму ванну. Один. И потом отъеду. А вечером как уберёшься – приходи.

Служанка заулыбалась, глазками застреляла. Хорошая женщина, всем радуется одинаково.

– Где слуга мой бывший, знаешь?

– Да как не знать, – Фрося встала чуть поодаль, руки на передничке сложила. – В каталажке он. Как раз вчера его в холодную и посадили, и правильно. Нечего было к рыжей сучке бегать, а на приличных девушек внимания не обращать. Ой! – поняв, что сказала что-то лишнее, прикрыла рукой рот.

– Все вы тут хороши, – я улыбнулся, показывая, что не сержусь. Такие нравы, что возьмёшь с неравномерно развитого доиндустриального общества.

Через полчаса я выходил из дома, инструктируя Фросю:

– Хозяева спросят, куда пошёл, скажешь – очень сильно барин гневался, грозил, что полгорода сожжёт. Поняла?

– А вы и правда можете? – охнула служанка.

– Сначала пообедаю, потом решу, – успокоил её. – Ты где живёшь?

– Так вот дальше к заставе, на выселках, – растерянно произнесла она.

– Выселки оставлю.

Россошьев дал мне две недели, но, подумалось, дольше нескольких дней тут оставаться не стоит. Надо было решить несколько проблем, дела доделать и потом можно ехать в Жилин, там срока дожидаться. Одно из дел как раз подлетело к воротам, не успел я из них выйти.

– Ох, вовремя я, – сыскной дьяк Тушин перегнулся через сиденье, открывая мне дверцу, – пожалуйте, господин хороший, уважьте.

А повозка-то у дьяка богатая, не хуже, чем у домовладельца. И крыша имеется, и мехом салон обит, и до стёкол на окнах местные додумались, а там ведь до кондиционера с подогревом сидений рукой подать. Мне тут лет на двадцать задержаться, ох и размахнулся бы с прогрессорством, построил цивилизацию стали и пара. Или, что более вероятно, сидел бы у камина с книжкой в руках, или кино смотрел, и так вон сколько телодвижений, при том, что на восемь лет спокойной жизни я уже заработал.

Отчего же не уважить такого человека, тем более он-то как раз мне и был нужен в первую очередь. Как говорится, на ловца и зверь.

– Окажите честь, подвезите, Феодор Анисович. А если ещё обедом накормите да наливочкой своей знаменитой напоите, так в ножки поклонюсь, – уселся рядом с водителем на мягкую, обитую рогожкой скамью, накрывая ноги меховым пледом.

Тушин усмехнулся, трогаясь, и вырулил прямо на середину улицы, не обращая внимания на встречное движение. То ли стиль вождения впечатлял, то ли повозка была такая приметная, да только дорогу нам все уступали. К скромному особнячку возле колдовского приказа мы доехали без задержек.

– Тут столько слухов про ваше благородие, – дьяк, развалившись в кресле, цедил рябиновую настойку. Полезную и вкусную. – Не знаю, чему и верить.

– А ничему, – я отсалютовал ему стаканом и тоже пригубил напиток, крепкая, зараза, градусов пятьдесят. Но такая, что язык проглотишь, ключница его делает, не женщина, золото. – Все врут людишки, знаете ведь как – хорошее дело сделаешь, а перевернут, и ты уже злодей.

– Ну так княжеская служба – она не каждому под силу, – типа подольстился дьяк. – Вот колечко у вас, Марк Львович, новое, приметное, и размахиваете вы им не таясь, значит, и вправду теперь у боярина Россошьева на службе, поздравляю. Лаврентий Некрасович – человек в удельном, да и в великом княжестве очень уважаемый, абы кого к себе не примет.