Терри Пратчетт - Платье цвета полуночи [litres]

«Я не стану бояться», – твердила себе Тиффани.

– Рада это слышать, – вслух произнесла госпожа Смит.

Тиффани в ярости вскочила со стула.

– Не смейте этого делать, госпожа Смит!

– Уверена, где-то был ещё один кексик, – откликнулась госпожа Смит. И тут же добавила: – Так держать, госпожа Тиффани Болен.

– Я, между прочим, справилась с роителем. Я в состоянии о себе позаботиться.

– А о своей семье? Обо всех, кого ты знаешь? Ты защитишь их от атаки, которую они даже не заметят? Ты не понимаешь. Лукавец – это не человек, хотя когда-то им был, а ныне он даже не призрак. Он – идея. И, к сожалению, для этой идеи пришло время.

– Ну, по крайней мере, я чувствую его приближение, – задумчиво промолвила Тиффани. – Он него невыносимо воняет. Даже хуже, чем от Фиглей.

Госпожа Смит кивнула.

– Да, это разит от его сознания. Это запах порчи – порчи в делах и в мыслях. Твой разум её улавливает, не знает, что с ней делать, и регистрирует как «вонь». Все предрасположенные к магии эту порчу чуют; а вот когда с нею сталкиваются обычные люди, порча их меняет, отчасти уподобляя Лукавцу. Так что, куда бы он ни направился, беда следует за ним по пятам.

Тиффани знала в точности, о какой беде идёт речь, хотя воспоминания рывком перебросили её в прошлое, ещё до пробуждения Лукавца.

Мысленным взором она видела, как обугленные по краям обрывки бумаги порхают туда-сюда; мысленным слухом слышала обречённые вздохи ноябрьского ветра, а хуже всего, о да, всего хуже, мысленным носом чуяла резкую, едкую вонь полусожжённой старой бумаги. В памяти Тиффани клочки трепетали на безжалостном ветру, точно раздавленные, искалеченные мотыльки, которые, тем не менее, всё ещё отчаянно пытаются взлететь.

И на этих клочках были звёзды.

Люди вышли строем под звуки лютой музыки и грубо выволокли из дому помешанную старуху, чьё единственное преступление, насколько могла судить Тиффани, заключалось в том, что зубов у неё не осталось и от неё попахивало мочой. Люди швырялись камнями, расколотили окна, убили кошку – это всё творили хорошие люди, милые люди, знакомые Тиффани люди, с которыми она сталкивалась каждый день, – они всё это совершили и с тех пор никогда не заговаривали о случившемся. Тот день каким-то образом выпал из календаря. В тот день, набрав полный карман опалённых звёзд, не зная сама, что делает, но исполненная решимости сделать то, что нужно, она стала ведьмой.

– Вы сказали, какие-то ведьмы сражались с ним и победили? – спросила Тиффани у госпожи Смит. – А как им это удалось?

– Последний кексик наверняка лежит в пакете с именем кондитера. Ты на нём не сидишь, часом? – Госпожа Смит откашлялась. – Удалось благодаря тому, что это были очень могущественные ведьмы, они понимали, что значит быть могущественной ведьмой, они пользовались случаем, пускали в ход все уловки и, как я подозреваю, угадывали мысли Лукавца ещё до того, как он угадает их мысли. Я проделала долгий путь сквозь время, чтобы узнать о Лукавце побольше, – добавила она, – и одно скажу точно: убить Лукавца можно только с помощью лукавства. Тебе придётся его перелукавить.

– Не очень-то он и хитёр, если ему потребовалось столько времени, чтобы меня найти, – возразила Тиффани.

– Да, меня это озадачивает, – промолвила госпожа Смит. – И тебя тоже должно озадачить. Я бы предположила, что ему понадобится гораздо больше времени. Уж всяко не два года. Либо он стал умнее – а, признаться, умничать ему особо нечем, мозгов-то нет, – либо что-то привлекло к тебе его внимание. Что-то – или, вероятнее, кто-то, наделённый магической силой. У тебя есть недоброжелатели среди ведьм?

– Совершенно точно нет, – заверила Тиффани. – А не осталось ли в живых хоть кого-нибудь из тех ведьм, которые его побеждали?

– Осталось, да.

– Я вот думаю – может быть, мне встретиться с кем-нибудь из них и спросить, как им это удалось?

– Я же тебе объяснила, он – Лукавец. С какой стати ему дважды попадать в одну и ту же ловушку? Тебе придётся придумать свой собственный способ. Те, что тебя учили, на меньшее и не рассчитывают.

– Это, случайно, не очередное испытание какое-нибудь? – спросила Тиффани и тут же смутилась: до того неуклюже это прозвучало.

– Ты разве не помнишь, что постоянно твердит матушка Ветровоск? – промолвила госпожа Смит.

– «Всё, что с тобой происходит, на самом деле – испытание», – хором произнесли они, посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Раздалось тихое кудахтанье. Госпожа Смит приоткрыла дверь, в комнату вошла белая курочка, с любопытством огляделась по сторонам – и взорвалась. На её месте осталась луковица с мачтой и полным парусным вооружением.

– Извини, я-то надеялась, обойдётся, – посетовала госпожа Смит. Она вздохнула. – Боюсь, такое здесь постоянно происходит. Объект Движимости, видишь ли, не статичен. Вся магия перемешивается, обрывки одних заклинаний переплетаются с другими, и рождаются заклинания совершенно новые, которые прежде никому и в голову не приходили… словом, получается куча-мала. А она в случайном порядке порождает невесть что. Вот вчера, например, я нашла книгу о выращивании хризантем, отпечатанную медью по воде. Казалось бы, строчкам полагалось размазаться, но нет, книга каким-то образом держалась до тех пор, пока магия не иссякла.

– Не повезло курочке, – нервно заметила Тиффани.

– Ну, я могу гарантировать, что ещё две минуты назад курицей она не была, – утешила госпожа Смит, – а теперь ей, наверное, приятно побыть немного мореходным овощем. Понимаешь, почему я не задерживаюсь здесь надолго? Был у меня один неприятный случай с зубной щёткой, который я не скоро забуду. – Она приоткрыла дверь чуть шире, и Тиффани увидела путанку.

Путанку ни с чем не спутаешь [37]. Ну то есть в первый момент с каждым может случиться: Тиффани ненароком приняла её за груду мусора.

– Просто диву даёшься, что отыщется в карманах, когда ты на магической свалке, – невозмутимо заметила госпожа Смит.

Тиффани снова вытаращилась на гигантскую путанку.

– Это ведь лошадиный череп [38], да? А вон там – неужели ведро с головастиками?

– Ну да. Без чего-то живого не обойтись, верно?

Тиффани сощурилась.

– Но вот это – посох волшебника, так? А мне казалось, посох перестаёт работать, если за него берётся женщина!

Госпожа Смит улыбнулась.

– Ну, я-то владею своим посохом с колыбели. На нём даже отметины от молочных зубов есть, если знать, где искать. Это мой посох, и он прекрасно работает, хотя, надо признаться, он заработал ещё лучше, когда я сняла с него набалдашник. От набалдашника никакого проку, а равновесие нарушается. Да сколько можно на меня пялиться, открыв рот?

Тиффани послушно сомкнула челюсти, но рот тут же открылся снова. До неё наконец дошло – причём путь был пройден немалый.