Павлина Морозова - Лес видений

На глазах у Немилы Яга швырнула в очаг перо, то самое, которым плавила железное древо. Металлический звон отразился от стен очага, превратившись в низко гудящее эхо, а затухающие лепестки пламени мгновенно выросли, заполнив собой всю печь, и цвет приобрели натурально золотой, такой насыщенный и плотный, что казалось, будто их можно потрогать руками. Во все стороны сыпались жёлтые искры, и от этого завораживающего зрелища Немила поняла, что не может, нет, не может, ей не хватит воли прыгнуть в пламя, будь оно хоть трижды особенным!

Она отступила, упёршись спиной в стену. Ворон коснулся клювом её макушки и несколько раз провёл влево-вправо, поглаживая. Сердце от этого заколотилось только сильнее.

Она заперта в ловушке, и судьба надвигается на неё со скоростью засидевшейся на одном месте избушки.

– Я передумала! Я не хочу! Я боюсь! – закричала Немила и бухнулась на пол, отбив о дерево оба колена.

Яга, тоже переодетая в чёрную рубаху, в передник, расшитый красными и жёлтыми нитями, с убранными в гладкую причёску волосами, медленно поставила на место печную заслонку и опустилась рядом.

– Ты, Немила, подумай вот о чём. Злой дух – душонка – провёл не только тебя, но и меня, и всех нас. Он был умён, а потому догадался, что лишь огонь, разожжённый пером жар-птицы, может провести в тридесятое. Не знаю, как он догадался об этом, но это моя промашка, а ты подумай вот о чём: он осознанно пожертвовал жизнью Ивана во имя своего спасения. Так что, пойдёшь за Иваном?

Немила пожала плечами и спрятала лицо в коленях, чтобы сию же минуту быть вздёрнутой за косу наверх.

– Силой любви найти его в тридесятом, выведи под белы рученьки и поставь перед очами отцовскими, – наставительно сказала Яга, пока немилино личико корёжилось и белело. – Вот тебе поясок, на нём висят два одинаковых с виду сосудика. Они предназначены для живой и мёртвой воды. Запомни, душа царевича и два вида воды: живая и мёртвая – вот и всё, что тебе нужно раздобыть в тридесятом. Всего остального опасайся, если кто вызовется в проводники, то не противься, но и не доверяй шибко. Мы с Вороном будем ждать вашего возвращения денно и нощно. Ах да, забыла.

Пока Немила приглаживала волосы, Яга сняла с пояса тряпичный мешочек. Запустив туда руку, она достала вещь, заставившкю Немилу изумлённо вздохнуть.

– Это клубочек пряжи, – сказала Яга. – Чистейшее золотое руно.

Немила повертела его, помяла пальцами изысканные тонкорунные нити, мягкие и лёгкие, как нежнейший пух, краем уха стала вслушиваться в слова Яги.

– Слушай внимательно. На обратном пути из тридесятого царства желательно вам с Иваном пройти через парадный ход, но ежели вдруг не получится, то в крайнем случае – лишь в крайнем случае – киньте этот клубок оземь, зажав в руках конец нити, и тогда он приведёт вас прямо сюда, но окольным путём. Поняла?

– Поняла, бабушка, – закивала головой Немила и прижала клубочек к груди.

– Вот и ладненько, – прошамкала Яга, с увлечением взявшись чесать подбородок. – Но это ещё не всё.

Из старухиного мешочка появилась ещё одна вещь, и на этот раз у Немилы глаза на лоб полезли от удивления. Это была золотистая коса из настоящих человеческих волос, очень длинная, перехваченная с двух сторон зелёными лентами.

– Правильно поняла, – проронила Яга, исподлобья заметившая удивление Немилы. – Это коса женская. Коса Марьи. Мы поговорили с Вороном, и он настоял, чтобы ты взяла её с собой.

– Но зачем она мне? – Немила вспрыгнула с пола, встала на цыпочки и оглянулась на высокое окошко, где по-прежнему маячила чёрная птица.

– Как окажешься в тридесятом, сразу иди к Марье, засвидетельствуешь ей своё почтение и вместе с косой передашь привет от давнего сердечного друга, – ответила Яга заместо Ворона. – А заодно попросишь помощи, чтобы царевича найти. Уж не думаешь ли ты, что это такое простое дело – отыскать одного человека среди многих сот других? Пусть Ворону и повезло, он имел преимущество, но тебе будет много раз труднее.

Затем Яга помогла прицепить мешочек к пояску, где уже болтались два сосуда, крепко-накрепко завязала поясок на талии и отступила довольная, да ещё прищёлкнула языком.

– Осталось прикрыть сокровища сверху, и будешь совсем готова.

Поверх рубашки легла пёстрая клетчатая понёва, которая, в отличие от рубашки, была коротковата, из-за чего край рубахи выглядывал из-под низу на целых две ладони.

Собралась Немила разразиться бранью насчёт нелепого, некрасивого, а главное, неудобного в дороге наряда, открыла рот, чтобы попросить нож и самой укоротить рубаху (заодно отсрочив страшную пытку), да откуда ни возьмись в бане объявился Васька.

– Мяу! – он потёрся о её колени.

– Мяу! – он выпустил когти и принял такую позу, в которой обычно драл дерево.

– Васька, брысь! – Немила подняла ногу, чтобы отпнуть кота, да промедлила, внезапно начала терять равновесие, запуталась ногой в рубахе…

Яга тем временем бочком приоткрыла заслонку, бочком же зашла за спину Немиле…

И тут Немила с ужасом поняла, что это всё – не случайность, а продуманный план…

Но она уже летела вперёд, лицом в разожжённую печь, чтобы омыть всё тело расплавленным золотом, как будто её мало было тех несчастий, что уже успели произойти.

Проблеск удачи, впрочем, мелькнул, она ещё могла приземлиться на пол прямо под печью, если бы не точный удар кошачьей лапой, который самым злодейским образом направил неуправляемое тельце аккурат в ревущую огненную пасть.

Провели! Обманули, сгубили, жестоко надругались…

– А-а-а-а-а-а-а! – закричала Немила. Она мгновенно ослепла от яркого света, а от вспыхнувшей в горле жуткой боли захлебнулась собственным криком. Попятилась, но ноги путались, не слушались, и всё же она смогла немного проползти назад до предполагаемого выхода наружу.

Нет! Выхода не было! Яга, она уже успела задраить путь к отступлению! Как же подло, низко, мерзко…

Это конец, ей не выйти!

Пнув пару раз и не получив никакого результата, Немила упала, стала лихорадочно хлопать себя, куда смогла дотянуться, и кататься с боку на бок, как будто это могло затушить огонь.

«Моя плоть горит, я чувствую, как от меня остаётся всё меньше», – безысходно подумала она.

Боль донимала беспрерывно, боль разрывала тело на части. Больше не существовало ни Яги, ни Васьки, ни Ворона, ни самой Немилы. Ноги сами собой подтянулись к груди, руки обхватили колени. Из-за агонии мышц всё тело сотрясалось непрерывной дрожью.

Сознание стало угасать. Последняя мысль была радостной: «Иванушка, я иду за тобой!» Она представила себя куском снега, который тая превращается в невесомый пар, и улетела.

* * *

Тишина. Глухая, угнетающая и мрачная тишина не нарушалась ни единым звуком. Даже шарканье собственных ног доносилось до Немилы как со дна реки. Она брела вперёд и равнодушно глядела по сторонам.