Холли Рейс - Полночные близнецы [litres]

Но что же случилось в 2005 году? Такая массовая резня не была ведь обычным делом. Я уже всматривалась в имена и годы на колоннах. До 2005 года в Тинтагеле никто не погибал с 1998 года, да и раньше смертей были единицы.

Я возвращаюсь в проход. Мое отсутствие наверняка скоро заметят, но я должна полностью использовать подвернувшуюся возможность.

«Отчеты по Тинтагелю, 2001–2010 годы».

Я снова нахожу папки нужного мне года, быстро пролистываю их наугад, пока не осознаю наконец, что на самом деле ничего не читаю. Я глубоко вздыхаю и намеренно сбавляю темп. Нет смысла смотреть на листы, ничего не видя.

И я начинаю смотреть, и я вижу. Одно имя бросается мне в глаза, оно повторяется, написано уже более нервным почерком.

Себастьян Мидраут .

Отец Лотти. Политик. До сих пор не имевший ко мне отношения, просто красивый отец одной из моих одноклассниц и оппонент единственного человека, проявившего ко мне искреннюю доброту.

5 апреля 2005 года.

Сегодня Мидраут снова нанес удар. И как прежде, оставил свой след. Никто из полка Гэвейн не вернулся из патруля, а их оружие осталось здесь с его «фирменным знаком». Мы пытаемся выяснить, как он умудряется убивать сразу многих, учитывая, что он должен быть слишком слаб, чтобы совершать это в одиночку.

– Ферн? Ферн Кинг?

Голос рееви заставляет меня подпрыгнуть.

– Ты все еще здесь? Мистер Блэйк тебя ищет.

– Иду! Прошу прощения, я тут просто заблудилась! – кричу я в ответ, бросая последний взгляд на бумаги.

На следующей странице – одна строчка: «У него есть трейтре. Да поможет нам бог».

Я кое-как запихиваю листы в папку, но прежде, чем поставить на полку мамину папку, прячу в карман портрет, написанный Э. К. Картон стучит по моему бедру, когда рееви гонит меня вверх по лестнице к классной комнате. В эту ночь я уже ничему больше не научилась. Все мои мысли – о человеке с фиолетовыми глазами, чья дочь ходит в мою школу. На мужчине, который, несмотря на то что пятнадцать лет назад убил множество рыцарей, остается у власти. Мне хочется плакать, мне хочется кричать. Почему никто не поймал его?

К утру мое сердце переполнено тяжелым, давящим чувством – как всегда в тех случаях, когда я не могу справиться с чем-то ужасным. Впервые с тех пор, как я перешла в колледж Боско, я, идя в школу, снова чувствую себя так, словно должна пересечь вражескую линию обороны. Я на взводе, приближаясь к дверям: подвезет ли Мидраут сегодня утром свою дочь? Наткнусь ли я на него в коридоре, когда он пойдет повидать директора?

– Ты сегодня рассеянна, Ферн, – замечает учительница английского. – У тебя все в порядке?

Я пожимаю плечами, невольно ловя взгляд Лотти Мидраут. Это просто паранойя или она теперь уделяет мне больше внимания? Мне прежде никогда не приходило в голову, что в Итхре я могу быть знакома с людьми, которым также известен Аннун, – кроме Олли. Может, Лотти одна из них? Что она знает о своем отце? И кстати, что я сама знаю о нем?

В перерыве на ланч я отправляюсь в компьютерный класс и начинаю искать что-нибудь о Себастьяне Мидрауте. Я пропускаю недавние статьи и стараюсь понять, чем он занимался в Итхре в то время, когда я родилась, – в то время, когда, полагаю, и Лотти родилась тоже. Мидраут явно организовал смерть сотен рыцарей именно тогда, когда его жена ждала ребенка. Интернет выдает мне несколько заметок, в которых упоминается о рождении Лотти, – за несколько месяцев до того, как мы с Олли появились на свет. А потом я нахожу то, что искала, – в статье начала 2005 года.

Восходящая звезда политики уходит в отставку

Прошлым вечером Себастьян Мидраут потряс тысячи своих верных последователей: он, основатель партии «Один голос», объявил, что уходит с поста руководителя партии немедленно. Мидраут, выглядевший взволнованным и заметно дрожавший, попросил прощения у членов своей партии, которая уже выросла до внушительного числа в сто тринадцать тысяч членов после ее основания в 2003 году…

Статья на этом не заканчивается, но я уже ищу видео его последней речи. По фильму совершенно ясно, что Мидраут нездоров. Он сутулится, стоя на возвышении, его кулаки сжимаются и разжимаются, как механические. Он хмурится, словно ему трудно читать телевизионного суфлера, а голос, обычно такой размеренный, то и дело меняет тембр, он то почти переходит на крик, то говорит так тихо, что микрофоны его не улавливают. Но самое поразительное в видеозаписи – его глаза. Я не могу быть уверенной, но кажется, что они… не такие фиолетовые. Словно кто-то высосал из них цвет, и они стали блеклыми и серыми.

Я достаю свою рыцарскую книгу и записываю: «Что случилось с Мидраутом в январе 2005 года?» Потом подчеркиваю: «ГЛАЗА».

К концу перерыва я чувствую себя лучше. Поиски помогли мне отчасти восстановить самообладание, найти некий маяк в море хаоса и вопросов, которые наваливаются на меня с прошлой ночи.

Вернувшись домой, я сразу включаю телевизор, едва поздоровавшись с папой.

– Эй, сначала домашние задания, Ферн! – возражает он из кухни.

– Сейчас новости, – отвечаю я, переключая каналы.

И наконец нахожу кое-что, что выглядит многообещающим.

– «Прошлым вечером член парламента от Ньюэма Хелен Корди провела дебаты со вновь избранным членом парламента от Кенсингтона и Челси Себастьяном Мидраутом, – говорит диктор. – Мидраут недавно заменил ушедшего в отставку Джона Лоуренса, министра теневого кабинета, одержав сокрушительную победу на дополнительных выборах вместе со своей заново воспрянувшей партией „Один голос“».

На экране – два политика стоят рядом. «Мы должны объединиться, – говорит Мидраут. – Один голос для всей нации».

Хелен Корди чуть кривится, но любой наблюдающий за этим видит, что она выглядит более слабой.

– Только не ты тоже.

Папа подталкивает меня локтем и сует мне в руку сэндвич с беконом, политый кетчупом. И откусывает от своего.

– О чем ты?

– Твоя мама была просто одержима этим человеком.

Моя кровь вскипает.

– Мама?

– Я ее поддразнивал, говорил, что в нем есть гнильца.

– А ты спрашивал ее почему?

– Она говорила, что не доверяет ему. И все. Он тогда только начал делать себе имя, потом вдруг совсем оставил политику. Твоя мама все равно постоянно следила за ним. Но…

Он умолкает, услышав, что Олли тоже вернулся из школы. Мой брат вваливается в комнату, волосы у него растрепаны, школьная форма перепачкана. Он отмахивается от вопросов папы и идет соорудить себе сэндвич с остатками бекона.

– Но что? – напоминаю я папе, пытаясь вернуть разговор в прежнее русло.