Холли Рейс - Полночные близнецы [litres]

– Ох, это не важно, – вздыхает папа.

– Но я хочу знать, – возражаю я.

– Ну… твоя мама в тот последний год была немножко странной.

– Что ты хочешь сказать? – спрашиваю я.

Олли перестает трудиться над сэндвичем, его взгляд перебегает от папы ко мне и обратно.

– Ну, знаешь, разные мелочи. Она была немножко… немножко утомленной, можно так сказать.

– Из-за чего?

Папа пожимает плечами.

– Ну же, па, – говорит Олли. – Ты можешь нам рассказать.

Папа некоторое время молчит.

– Ну, она… ей постоянно снились кошмары.

Мы с Олли переглядываемся.

– Какие именно кошмары? – спрашивает Олли.

Но папа качает головой:

– Ваша мама не хотела бы, чтобы вы думали о ней как-то так.

– Мы хотим знать о ней все, – говорю я.

Но папа не сдается, даже когда Олли пускает в ход все свое обаяние.

В ту ночь мы снова покинули Тинтагель. С нами поехала Наташа, на Домино, и еще несколько отставных рыцарей в качестве телохранителей. Я бы почувствовала себя опекаемой, если бы мне хватало умственных сил побеспокоиться об этом.

– Пятерку фунтов за твои мысли! – вдруг говорит Рамеш.

– Что?

– Ну, мне просто любопытно, о чем ты думаешь, – поясняет он и тут же краснеет. – Извини, я просто балбес, если ты до сих пор не заметила.

Наташа слушает что-то через свой шлем – ту часть униформы, которую мы сможем получить только тогда, когда станем полноправными рыцарями во время Остары – весеннего равноденствия. Такой шлем позволит нам держать связь с харкерами в замке. Наташа кивает и поворачивает нашу группу на север, к каналам и рынкам Камдена.

– Тебе приходилось что-нибудь слышать о Себастьяне Мидрауте? – вдруг спрашиваю я у Рамеша.

– Это тот политик? Моя подруга в Итхре просто чокнулась на нем, – отвечает Рамеш. – Она состоит в его молодежной группе.

– Но… но в Аннуне ты ничего о нем не слышал?

Рамеш качает головой:

– Нет, а что?

Я смотрю на открытое лицо Рамеша и гадаю… могу ли я ему довериться? Или он воспользуется этим против меня? Стоит ли дело риска?

– Думаю, он может иметь какое-то отношение к смерти моей мамы, – быстро говорю я.

Наташа вскидывает руку, давая нам знак остановиться и отвести лошадей к одной стороне дороги.

– Боже, какой ужас, – шепчет Рамеш и протягивает ко мне руку, словно желая утешить.

Но в последний момент он, похоже, вспоминает, с кем имеет дело, и вместо того хлопает по шее Лэм. Этот жест вызывает у меня улыбку.

– А как насчет трейтре? – задаю я новый вопрос, припомнив странное слово, похоже пробуждавшее отчаянный страх у того, кто делал те записи.

– Трейтре? – Рамеш хмурится. – Да, где-то я что-то такое слышал. Но где ?

Наташа взглядом заставляет нас умолкнуть и показывает на сновидицу, которая то просто шагает, то бежит трусцой по улицам. Это всегда моя любимая часть тренировок – когда нам показывают кошмары и сны в действии. И всегда есть доля секунды, когда ты можешь сказать, что сновидец вот-вот провалится в кошмар. Ты можешь видеть это в их глазах, как будто что-то искривляется у них в головах и меняет способ видеть мир.

– Кто-нибудь заметил, от чего она убегает? – спрашивает нас Наташа.

Мы все всматриваемся в другой конец улицы. Если не считать нескольких других сновидцев, там никого нет. А потом я вижу это.

– Инспайр.

– Да! – подтверждает Наташа, показывая на меня. – Остальные видят его, позади сновидицы?

Вслед за женщиной летит танцующий вихрь голубого света. Он не кажется опасным, но он определенно преследует ее. Потом женщина смотрит на него.

– О боже мой!.. – ошеломленно восклицает Феба.

В то самое мгновение, когда женщина оборачивается, инспайр превращается в смутную фигуру. У нее нет определенных черт, да и рук и ног почти нет, но она похожа на человека и окружена серым облаком. Когда женщина бежит быстрее, фигура снова становится инспайром. И вдруг этот танцующий свет вызывает зловещее чувство.

– Это сталкер, ребята. Он может принимать любую форму, а может не иметь никакой. Сновидцы не могут обнаружить инспайра в его чистом виде, но в случае со сталкером они его ощущают как некое неуловимое чувство страха.

– А ты разве не должна его уничтожить? – спрашивает Рамеш.

– Не сейчас. Сталкеры не обязательно опасны. Харкеры решили, что вот этот пока безвреден.

– Но что будет, если он догонит женщину?

– Сталкеры склонны просто держаться рядом со сновидцем, они обычно не имеют цели его догнать. Видите ли, они питаются страхами сновидцев. И опасными они могут стать только в том случае, если сновидец решает сдаться. Но харкеры нам скажут, если что-то изменится.

Мы оставляем позади женщину и преследующего ее инспайра и движемся дальше по улице.

Рамеш наклоняется ко мне:

– Я посмотрю, что смогу узнать, но, по правде говоря, мне хотелось бы понять, почему ты думаешь, что Мидраут имеет какое-то отношение к Аннуну.

Я коротко киваю и оглядываюсь. Сновидица бросается бежать. Мне всегда ненавистны вот такие кошмары – мои сталкеры никогда не принимают конкретных форм. Я просто чувствую, что кто-то крадется за мной, и никак не могу от него избавиться. Когда я просыпаюсь, мне нужно много времени на то, чтобы успокоить колотящееся сердце. Я вдруг осознаю, что именно так ощущаю себя и в этот момент. Как будто смутная фигура притаилась позади меня, выжидая. Смутная фигура, которая приобретает облик Себастьяна Мидраута.

Когда на следующее утро я ухожу в школу, Олли присоединяется ко мне. Ни один из нас ничего не говорит, и я жду, когда он отстанет, но Олли тащится рядом, как раздражающая тень.

– Ты что, заблудился? – огрызаюсь я наконец.

– Почему ты вдруг прицепилась к Себастьяну Мидрауту? – спрашивает брат.

– Я не прицепилась.

– Прицепилась. Папа говорил, ты о нем расспрашивала.

Я пожимаю плечами – надеюсь, с самым пренебрежительным видом.

– Просто мне становится интересной политика…

Смех Олли прерывает меня. Ну, если честно, это и правильно.

– Ты полагаешь, что Мидраут имеет какое-то отношение к смерти мамы? – спрашивает Олли.

– Что? С чего вдруг ты так подумал?

Он уже готов ответить, но тут замечает что-то впереди и напрягается.

– Таблички аптекарского огорода, – коротко бросает он и тут же разворачивается на пятках и уходит в боковую улицу, которая ведет куда угодно, только не к его школе.

Я поднимаю голову – и останавливаюсь как вкопанная. Потому что там, прислонившись к стене, окруженная свитой, которую я видела в последний раз в Уонстед-Флэтс, стоит Дженни. И смотрит прямо на меня.

Я топчусь на месте, кажется, несколько часов, гадая, что делать. Я много раз пугалась в своей жизни, но единственным разом, когда страх парализовал меня, был тот случай с Дженни. Я почти чувствую снова, как огонь облизывает мои ноги; внезапная искра прыгает к моему лицу, оставив неизгладимый след. Дженни не разрешается подходить ко мне. Так постановил суд. Но что толку в законе, когда никто его не применяет? Олли снова бросил меня на произвол судьбы. Насколько я понимаю, он нарочно завел меня сюда, чтобы помочь Дженни завершить начатое.