Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

Поначалу маги южных школ оставляли самые отвесные скалы и крутые обрывы неприкрытыми, но теперь они обнаружили, что мерзость взбирается на утесы и там, цепляясь за щели в камнях, повисает на обрывистых склонах, будто роящиеся зимой пчелы. Один из колдунов сломал себе шею, а двое сильно повредили спины в поспешных попытках прикрыть эти бреши, но в итоге ослабили прочие позиции. Еще два чародея погибли из-за внезапного головокружения, сделав неосторожный шаг вслед за ускользавшей из-под ног, как им показалось, поверхностью.

Шранки бросались на штурм, врывались в расселины и ущелья, пробирались через трещины и разломы, карабкались вверх по усыпанным каменной крошкой склонам. Но повсюду их охватывало всепожирающее пламя, били спутанные цепи молний, обезглавливали росчерки света. Кланы за кланами устремлялись вверх, то пытаясь протиснуться меж громоздящихся утесов, то атакуя высоты, но тут же исчезали в вихре вспышек и потоках огня.

Экзальт-маг не тешил себя иллюзиями. Ряды Ордалии там, внизу, на побережье, смешались, а это означало, что последствия неудачи станут катастрофическими. Саккарису довелось поучаствовать в сражении у Ирсулора и даже пережить случившееся там трагическое несчастье, и посему он знал, что произойдет, если шранки все же пробьются.

Он направлял дополнительные силы на каждую вершину согласно постоянно меняющимся оценкам текущей угрозы. Экзальт-маг с самого начала прочно удерживал Ингол, по необходимости посылая тех адептов Завета, кого сумел сохранить в резерве, на сложные участки. Величайшим испытанием стал Олорег, представлявший собой скорее руины горы, нежели собственно гору. Саккарис даже перенес свою ставку на Мантигол, поскольку высота этой горы позволяла лучше оценивать обстановку в той части хребта, где возникали постоянные кризисы. Он собственными глазами узрел слепую хитрость Орды – то, как она, устремившись сквозь Эренго на запад, втискивала все новые и новые ярящиеся тысячи прямо в расколотую пасть Олорега – в их самое уязвимое место. И вскоре уже половина адептов Завета защищала обломанные зубья Олорега бок о бок с Энхору и Имперским Сайком. Алые волны вздымались ныне рядом с темными. Сверкающие гностические Абстракции ввинчивались в мрачные образы зловещих Аналогий. Драконьи головы изрыгали пламя меж росчерками Ткачей Сирро. Тучи стрел, бесполезных против Оберегов, со стуком бились о голые камни и усыпанные щебнем склоны. Рушились в пропасти целые утесы, осыпались вдоль склонов лавины из окровавленных камней и щебня. Устремлявшиеся вверх приливные волны мерзости встречал яростный свет, рассекая и поглощая их, пронзая и разрывая на части. Гомонящая нечисть погибала целыми полями, когда тела охватывало сияющее пламя.

Узревшие это адепты Трех Морей, не отрываясь от своего тяжкого труда, кричали и, хватаясь за животы, заходились гогочущим смехом, хоть усталость уже и давила им на плечи. Они вели себя словно дети, сжигающие лупами насекомых или, яростно хохоча, топчущие их ногами, эти старики, которые сперва выкашливали колдовские словеса, а затем, склонившись, разглядывали принесенное ими опустошение, будто кучка развратников, сгорбившихся над запретными картинками. Но нечто безумное и яростное все больше и больше проникало в их громыхающие песнопения – непристойное варварство, никак не сочетавшееся, казалось, с давно настигшим их изнеможением.

Наиболее утомившимся позволялось какое-то время отдохнуть в одной из ставок, смочить водой охрипшее горло и наложить целебный бальзам на ожоги. Отдыхая, колдуны рассматривали своих висящих над пустотой братьев – словно плюющиеся огнем пылинки, парили они над соседними вершинами. Тяжело дыша, адепты вдыхали оскверненный воздух и даже с закрытыми глазами видели на своих веках искры – следы ослепительных вспышек. Они слышали, даже сквозь оглушающий визг, слова знакомых Напевов – шипящий свист и грохот колдовства, столь же древнего, сколь и смертоносного. Изумленно тараща глаза, они, несмотря на все свои знания, поражались тому, что горы могут вдруг облачиться в одеяния из ожившего света, а тела их врагов могут громоздиться столь чудовищными грудами, что жмущиеся к утесам и пикам Уроккаса кучи трупов будут казаться почерневшими деснами, из которых торчат обуглившиеся в пламени зубы…

И они удивлялись, что сумели зайти так далеко.

Первым это заметил адепт Завета по имени Нюм, находившийся в покинутой ставке Саккариса на Инголе. Еще мальчишкой Нюм гордился остротой зрения – он даже мечтал стать когда-нибудь лучником, до тех самых пор, пока его не забрали в Атьерс. Он взмахнул рукой, привлекая внимание товарищей и убедившись, что они заметили его жест, указал куда-то за пределы всех забитых мертвечиной окрестностей и далей. Но адепты пока что видели лишь нечто, парящее высоко в небесах и кружащее над копошащимся пятном Орды.

Чародейские линзы заскрежетали у ног.

Зрелище чудовищной бойни опустошало сердце в той же мере, в какой и разум, но терзался он не по причине жалости или сострадания, а лишь из-за невероятных масштабов происходящего смертоубийства. Даже жизни, для тебя не имеющие никакого значения, могут выворачивать наизнанку душу, когда становятся холмами из трупов.

Это же шранки! Отчего он не чувствует радости – нет, нутряного восторга, – как все остальные?

Оттого, что ему известна истина?

Пройас и Кайютас во главе отряда, состоящего из штабных офицеров и ординарцев, находились высоко на южных склонах, откуда могли во всех подробностях рассмотреть сверкающую громаду Ордалии, которая надвигалась узловатым ковром на широкие пространства внизу. Люди шагали плечом к плечу, спаянные такой выучкой, что казались навязанными вдоль одной веревки узлами. «Линия! – без конца вопили во время тренировок имперские инструкторы. – Каре!» Только эти понятия считались в битве по-настоящему священными и стоящими любой принесенной жертвы. Удержи линию, сохрани каре, и все остальное, имеющее ценность и оставшееся за пределами битвы, тоже будет спасено: будь то твоя жена или твой король, твой сын или твой пророк. Умри, храня линию, – и будешь спасен, ибо Гильгаоал столь же щедр, сколь и безжалостен.

Попытка же оставить линию грозила проклятием.

В ходе каждого сражения с Ордой люди следовали этим правилам и верили в них. Даже во время ужаса Ирсулора врагам, во всяком случае по словам Саккариса, пришлось буквально завалить своими телами их упершиеся боевые порядки, поглотить и переварить их, словно куски жесткого, неподатливого мяса. Все минувшие годы, на всех советах, где генералы планировали эту кампанию, именно стойкость войск признавалась самым главным вопросом, наиважнейшей из всех прочих забот, кроме разве что снабжения. Военачальники читали и перечитывали Священные саги, штудировали уцелевшие фрагменты древних летописей, даже изучали отчеты Завета о Снах Сесватхи, пытаясь постичь, каковы были народы и государства, пришедшие на смену тем, что погибли под пятой Мог-Фарау во дни Дальней Древности.