Николай Горькавый - Курьер-619 (Юпитер – Челябинск) [litres]

– Когда я был мелким, летом мы с родителями часто отдыхали на Кисегаче. Я любил ловить ершей из-под мостков. Вода чистая – хорошо видно, как рыба подплывает к крючку.

– Ты потом ее еще и ел! – с легким осуждением сказала девушка.

– Ага, сам солил, сушил и грыз. И раков ловил и варил. В Теренкуле дно илистое, раки темные и большие, а в прозрачном Кисегаче раки веселые и разноцветные – один раз я даже голубого рака поймал. Бросишь в воду сетку с куском копченой колбасы – и вкусные раки сползаются со всех сторон.

– Вы, городские, опасные люди – готовы съесть все, что шевелится.

– Поехали на тот остров! – указал Кирилл на маленький клочок суши с несколькими деревьями. – Летом я туда плыл на весельной лодке очень долго, а сейчас мы долетим за несколько минут!

И они, разгоняясь, взяли курс на островок. Ощущение было таким, что сейчас им все подвластно и все доступно: они стали властителями пространства и времени!

Короткий зимний день заканчивался. Накатавшись вволю, они высадились на симпатичный мысок со скалой, под которой можно было развести костер. Кирилл предусмотрительно прихватил уже зажаренные кусочки мяса. Они нанизали их на прутики и разогревали над небольшим костерком, горящим в сугробной дыре.

– Помнишь, мы с тобой насобирали опят возле Таганая? – спросила Юля.

– Тот день трудно забыть! – со значением сказал Кирилл, а девушка понимающе засмеялась, потом достала из рюкзака небольшую банку с маринованными опятами и протянула ее Кириллу.

– Открывай. Мы с родителями неделю возились с этими грибами. Вроде бы – уф! – все переделали, а потом где-нибудь на печке обнаруживался еще один тазик с опятами. Прямо замучились. Зато – вот! Приз!

Они сгрызали с прутиков пряное мясо, заедали его опятами и с удовольствием потягивали горячий крепкий чай из термоса. Чай был с запахом летней мяты.

Вкусно!

Кирилл сказал:

– Я изучил вопрос о женщинах-астрономах. Среди них были ученые, которые совершали перевороты в астрономии. Генриетта Ливитт открыла зависимость периода пульсаций звезд-цефеид от их реальной светимости. Сейчас астрономы измеряют с помощью телескопических наблюдений период колебания светимости цефеиды в другой галактике, а потом, по найденному Ливитт закону, определяют реальную светимость звезды и ее расстояние до нас. А Сесилия Пейн первая доказала, что Солнце и другие звезды состоят из водорода с небольшой примесью других элементов. Раньше считалось, что звезды похожи по составу на Землю.

– То есть все мужчины-астрономы до Сесилии Пейн считали, что звезды – раскаленные камни? – фыркнула Юля.

– Верно. Джоселин Белл открыла пульсары – это такие активные нейтронные звезды, которые стали одним из самых популярных объектов для астрономии. С их помощью даже проверяют общую теорию относительности. А Вера Рубин доказала, что вращение галактик определяется не массой звезд, а притяжением какой-то еще неоткрытой темной материи.

Проблемам, которыми занимались эти женщины, в последующие десятилетия были посвящены многие тысячи научных статей. Несколько работ, связанных с цефеидами, пульсарами и химическим составом звезд, получили Нобелевские премии.

– А кто-нибудь из этих женщин-астрономов получил заслуженную Нобелевку?

– Нет. Но и Весто Слайфер, который открыл разбегание галактик, тоже ее не получил, хотя заслужил. Как и Фред Хойл, открывший механизм создания новых химических элементов.

– Плохо дело. Не пойду я в астрономы. Да и далеко уезжать мне нельзя – у меня мама больна. Отец все время в командировках – он бригадир на поезде. Вот я и варю в воскресенье кастрюлю щей на всю неделю. Так мы с мамой и живем.

– Всю неделю едите эти щи?

– Конечно, нет. Щи – только первые три дня, потом из кастрюли наливаются кислые щи, а в конце недели – изысканный грибной суп а-ля рокфор.

– Смешно.

– Вовсе нет. Ты почему дрожишь как цуцик? Замерз? Сейчас согрею.

И они прервались на поцелуй.

Юля охотно целовалась с Кириллом, но решительно пресекала его дальнейшие поползновения, говоря на деревенский лад:

– Знаем мы вас, городских охальников. Поматросите и бросите – и живи девушка с разбитым сердцем и полным подолом.

Он ни на секунду не верил в ее деревенский говор, потому что, кроме прекрасного знания математики, она хорошо играла на пианино, любила Кафку и «Улисса», вздыхая об Ирландии:

– Хотела бы я увидеть тамошнее «сопливо-зеленое море»…

Переведя дух от самого длинного в их истории поцелуя, она сказала, протянув руки над костром:

– Все равно ты уезжаешь летом. А я останусь тут. Научусь целоваться с астрономом, а потом выйду замуж за железнодорожника!

– Не было бы логичнее в таком случае учиться целоваться с железнодорожником? – хмуро спросил он.

Она с удивлением посмотрела на него.

– Спорю, ты никогда не целовался с железнодорожниками. А моя подруга встречается с учеником машиниста.

– И что?

– А то, что он напористый как паровоз! Какие могут быть романтические игры на рельсах перед скорым поездом? Подруга плачет, но сделать ничего не может. Как голыми руками остановить локомотив?

– Мне не нравятся эти разговоры! Я люблю тебя! Но и стать астрономом я тоже хочу.

– Ну, ты должен выбрать, что хочешь больше – или звезду с неба, или земную девушку!

– А если я хочу и то и другое?

– Боюсь, у тебя не хватит размаха рук. Ежу понятно, что тебя захомутает в столице скучная пухлая москвичка и ты станешь примаком в московской квартире ее родителей. Будешь, как пестерь, ковылять на задних лапках перед тещей, тестем и их мопсом.

– Москвичка? Откуда она возьмется?

– Москвички у красивых парней с Урала заводятся неизбежно, как блохи на бродячей собаке.

– Ты считаешь меня красивым?

Она оценивающе посмотрела на него и сказала:

– Для Москвы – сойдет.

– Зачем же ты собираешься замуж за железнодорожника, если они такие… прямолинейные?

– В нашем поселке, который носит романтическое название Пушкинский, главные женихи – железнодорожники и тюремщики, потому что у нашего поэтического поселка два градообразующих, как нынче говорят, предприятия – депо и тюрьма. А может – тюрьма и депо.

– Тогда почему бы тебе не выйти замуж за тюремщика?

– Боюсь, не дотяну до такой моральной высоты.

– А вдруг тебе попадется на пути какой-нибудь юный архитектор?

– Я не буду возражать! Но высматривать журавля в небе лучше всего, прочно зажав в кулаке попискивающую синицу. Вот если бы в меня влюбился завкафедрой… говорят, заведующие кафедрами очень ценят своих студенток!

– А завкафедрой – это синица или журавль?

– Это страус – он большой и солидно пучит глазки, но уже не летает. Зато из него можно выщипывать ценные перья! Вообще, сколько можно пурхаться на одном и том же месте? Уезжаешь – ну и уезжай, скатертью дорожка.