К. Ограм. - Непринятый да Непринявший

Княгиня Дарья зашивала платье дочери своей здоровую рукой. Лишь перевязанная длань 27 27 Длань – рука. напоминала о недавнем страшном нападении на неё в ночи. Не желала Дарья нынче говорить об том ни с кем из девок или женщин. Греза была не исключеньем.

Трагичные события, кои тронули княгиню, также зацепили двух братьев – Чуровых князей. Благо невредимы те. Да не на одних их были покушения. Нападение на Камуса прошло хоть незаметно, однако мужья дщерей 28 28 Дщерь – дочерей. Чуровского рода не пережили козни. Сестёр-вдовиц – Адёлю и Надежду – с чадами их Ярослав спешно велел свести в Перун, дабы взять тех под покров. Прибыли. Их плач был слышан под полом, которым сидели Греза с Дарьей. Сестёр утешали.

Беляна прибывала в тот миг в хоромах у себя, забрав всех Чуровских дитяток 29 29 Дитятки – дети. . С Дарьей же осталась Греза. Бремя для княгини вновь давалось тяжело. Как же не потеряла она в ночи той страшной чадо при потрясении таком?

Прекрасный лик княгини, кой не портили ни годы, ни тяжесть бремени, украшали хладны янтарные глаза. Покров сняла она с главы, обнажив свои тронутые сединой, когда-то черны косы. Греза качнула незаметно удручённо головой. В бане с трепетом княжна у Дарьи узрела слупленное плетью тело. Что за жизнь у ней была? Кто избил княгиню так? Как это возможно до шрамов жену изувечить, да ещё такую? С болью Греза Камуса вспомнила и его раны. Братья изрублены ведь так же в битвах многочисленных. Все ли великие настолько жизнью покалечены? Больно Дарья молода для седины своей.

Вновь вой внизу кого-то из сестёр раздался. Как же плакали они по своим мужьям. Даже Дарья, сдвинув брови, подняла глаза. Да вой смешался снова с шумом ветра и Перуна, проникшим в их окно. Вновь княгиня опустила очи к делу своему. Грезу от сестринского горя мурашки охватили.

– Даша, – княжна позвала. – У Сварожевцев же, верно, не принято печалится по своим умершим?

– Мы не их традициями взращены. Увы, – княгиня изрекла тягуче. – В особенности твои сёстры.

– Худшего представить не могу себе.

– Мужа потерять? Тебе бы, может, на руку.

Дыханье Грезы дрогнуло.

– Зачем ты говоришь так?

Дарья очи подняла и вновь опустила к платью у себя в руках. Губы чуть заметно её исказились.

– Прости, коль огорчила. Но мне казалось, ты должна понимать, о чём я. Твой супруг вполне добротно брак ваш раскрывает и даже не стыдится.

– Я… – Греза губы чуть раскрыла. – А что он говорит?

И снова Дарья подняла свои янтарны очи. В ткань вставила иглу и отложила платье. Затем на скамье к Грезе подалась.

– Почто не скажешь братьям, что изводит он тебя? Они б вмешались и вступились.

– Изводит? – выдохнула Греза и в шею вжала подбородок. – Он так говорит?

– Лжёт? – сузив глаза, спросила Дарья. Греза очи отвела.

– Он часто ко мне пристаёт, когда мы одни. Камус попросту забылся тогда перед крыльцом.

– Это когда тот дружинник драку начал с ним?

– Это Камус начал. – нахмурилась княжна. – Ему отрады большей нет, лишь бы повод получить.

Дарья не ответила, выжидая продолженья. Греза и произнесла:

– Он сберегает меня, Дарья. Я тоскую по нему, когда он на морях. Бывает даже слёзно. Но, как Камус отбывает со своею сворой, в окружении моём жизнь становится покойней. А оттого со страхом жду прибытия его домой. Сколь он перебил мужей на моих глазах? Сколи без меня? Сколь ломал, калечил их? Сколького всего случилось, когда я уплыла с ним после бракосочетанья, – даже не могу сказать. До свадьбы я не ведала, каков он. Говорили мне, да я чаять не желала. Но, что верно знаю, что нет того, кто был б нежней со мной, чем он.

Греза помолчала. Дарья ожидала вновь.

– Я не ведаю, к чему он обо мне так говорит. Я и от других слыхала, что им жаль меня, – тут искривила уста Греза. – Хотя был бы он так нежен, коль бы не была я дочь Богдана? Ему же имя рода нужно…

– Ты не представляешь, Греза, как тебе свезло. – сухо перебила Дарья. – Знаешь, сколько лизоблюдов в доме у себя тираны? Жёны их все в синяках. А их добрыми считают.

Дарья оглядела замолчавшую княжну, после призадумалась и проговорила:

– Припоминаю мудрость матушки моей. Как рождается дитя, мать любит его просто так, отец, увы, не сразу. Муж любить тогда кого-то начинает, когда заботится о нём. Возможно. Камус с твоего рожденья радел 30 30 Радеть – думать. о твоём благе. Не важно, с какой целью… для союза? В род войти? Может, жажда власти? Но он в жёны добивался тебя долгие года. И наградой ты должна была ему служить за все его труды. А трудов немало было за четырнадцать-то зим. Род твой Камусу ой как тебя задорого продал. Чем товар дороже, тем боле его ценят. Стало быть, никто любить тебя не будет так. Я же рада, что опасения мои, исходя из слов твоих, без почвы оказались.

– Любить… – княжна запнулась и вздохнула тяжело. – Когда он в жёны взял меня… Этого не передать, как я была счастлива. Да немедля после свадьбы услышала, как он меня хотел оставить в Перуне до тех пор, пока на землях, что ему достались от братьев, не отстроили б нам дом. Я так обиделась. Бранилась. Поверить не могла, что он бросит меня вновь, будто свадьбы не было. Снова на моря. Будто бы мы не супруги. Не знаю, с этим ль связано, что он всё же согласился меня с собой забрать, но наконец я оказалась у него на судне. И вот моя мечта воплотилась в жизнь. Я вместе с любимым. Да, мир рухнул, когда он голыми руками на моих глазах человеку свернул шею и выбросил за борт. Я так кричала, Даш. Ну, а он же повелел мне в каюту возвратиться. Мы плыли ночи три, по-моему. Но более на палубу я не выходила. Камус порою приходил и по космам меня гладил. В моей же памяти застыло, как этими руками он человека умертвил.

– За что?

– Ох, Дарья. Разве спросишь? Вот стоит и говорит с ним преспокойно, глядя в очи, и вдруг резко Камус берёт и… Опомниться никто даже не успел. А это был ведь не конец! Я не понимала всей этой жестокости. Мне теперь казалось, что он каждый день кого-то убивает, бьёт или глумится. Его команду разглядела. Это ж были изуверы 31 31 Изуверы – те, кто проявляет крайнюю жестокость. . Мерзки, бессердечные. А главное, я поняла, что все эти безумцы боятся мужа моего. Под его взглядом трясутся. Когда на же меня смотрели – не знала, куда от них деться. Как мы прибыли на остров, я в доме заперлась. Надеялась, что тот кошмар наконец не буду видеть. А Камус-то пришёл. Постучал сперва. Я не открыла, ну, а он так вдарил. Дом тряхнуло. Ноги мои подкосились. Он зашёл такой с улыбкой, мол: «Что ты буянишь?» Более не смела закрываться от него. Я взывала к нему часто, обо всём вокруг кошмаре. Он в ответ лишь насмехался, мол, нечего бояться. Он редко оставлял меня в те первые дни после свадьбы. И мне чудилось, что либо он ушей лишился, либо я без языка. До него никак дозваться будто не могла. Камус был мягок со мной, отсмеивался всё. И я не понимала просто, раз он так ко мне обращался полюбовно, то с чего ж не уберёт всю эту вокруг лютость. Мне казалось, коль по чести, что он над мной уж также измывается. То сам в крови придёт, то я слышу, как кого-то молят о пощаде. Всегда отныне мне казалось, что то к нему взывают. Словно бы специально всё это мне в лицо бросалось. И вот я повстречала Рика. – Греза запнулась резко вдруг и оглянулась на закрытую дверь светлицы.