Кирилл Вер - Над вечным покоем

– Ты видел сегодня солнце? – спросила Юля, глядя на посеревшее небо. – Скоро уже стемнеет. Быстро солнышко пропало. Но оно было. И вчера тоже.

– Ага… – Марков посмотрел на Юльку и покрепче обнял ее, чувствуя, как вздымается грудь жены в такт дыханию. – А еще видел дым на горизонте. И обмороженную ногу Сеньки.

Девушка на крыльце лекарни быстро перевоплотилась из строгой Прокопьевны в миловидную Юльку. Столь резкие перемены обескураживали, и Марков не мог понять, почему жена до сих пор не набралась решимости высказать супругу то, что думает о нем. А Марков чувствовал, что их отношения сильно тревожат Юлю, но… Черт, он ведь сам ничего не может поведать ей! Марков хотел бы поделиться страхами, открыть свою душу, набраться смелости и признаться в одиночестве, унынии и медленном угасании. Но его сдерживала совесть. Совесть, благодарность и толика вины за спасение жизни. В ту ночь он не желал, чтобы будущая жена вытягивала покойника с того света. Да Марков даже и не помнил, почему оказался весь в крови посреди Хмурого леса! Одно он знал наверняка – тогда он страстно хотел умереть. Но белый офицер выжил, а долг за душу, вырванную из лап сатаны, не оплачен. Охотник с жаром в груди хотел помочь несчастной женщине, лишившейся всего, но… сделал только хуже. Не пустил к себе, не любил. А еще…

– Кто-то мешал мне спать ночью, – Юля слабо улыбнулась.

– Хотела бы, сразу уснула.

– Я немного прикорнула, конечно. Даже сон увидела какой-то. Снилось… Снилось, будто я бегаю вокруг стульев. Странно! Я запомнила, сколько их было. Кажется, восемь. И ни на один я не смогла сесть. Так и носилась, пока ты не разбудил кряхтением.

– Необычно, да… – Марков притворился, что ему есть дело до сновидений супруги.

Я неправ. Прости меня. Но я хочу быть с тобой. И в то же время не хочу… Может, все-таки рассказать ей все? Мне не хватало ее. Я соскучился. ДА, ВСЕ! Скажи ей, скажи, СКАЖИ!

– Я хочу тебе…

– Мне страшно, Миш. Беда назревает. Эти непонятки с Шахтами… Пожары… Люди звереют. А обозчиков нет месяц! МЕСЯЦ! Хуже, наверно, было во времена Войны Пяти Деревень. Я думала, мне посчастливилось не застать ту боль и кровь… А теперь назло моим страхам все повторяется.

– Да брось, – отмахнулся Марков, обрадовавшись, что ему не дали договорить. – Приедут эти торгаши. Не ведись на старушечий галдеж.

– Пока ты был в лесу… Ты представляешь, этого дурака Митрича чуть не пристрелили после твоего ухода.

– Что он натворил?

– Бузотерил! Со своими лесорубами пытался заставить Бобриху прийти на вече. Говорит, не нужны эти обозчики, хоть тресни. Окружил столовку Бобрихи. Представь, что удумал – требовал Феклу, чтобы поделила припасы между сельчанами. Кричал про оброк, который платили в казну Речного. Орали, галдели. Кричали, мол, обозы отравили Речное, что Бобриха всех обманывает… Опять завел свою шарманку, но в открытую они еще не действовали. Карабин этих бузотеров жестко разогнал. Митрича, вон, вообще отпинали. Ходит с синей мордой теперь. Раньше от пойла опухший был, щас от синяков. И сразу ко мне пополз. Я ему зашила лицо. А глаза… Боже, ты бы видел его взгляд! Дикий, словно зверь какой-то передо мной. Я боялась слово сказать, вдруг в глотку мне вцепится. Я его отпустила и дверь за ним захлопнула. А Тесак этот все с меня глаз не спускал. У него кровь будто в кожу въелась за годы разделывания мяса. Теперь спелся с Митричем и ходит как сторож за ним, вдруг кто в глаза посмотрит. Карабин и его чуть не пристрелил. Я боюсь, что они задумали что-то нехорошее. А вот Бронька с ним… Все нашептывает гадости про всех.

– Да… Много чего случилось у вас… у нас, – Марков осекся. – У нас. У нас пока меня не было.

– Да, ты все же десять зим прожил здесь, – Юля слабо улыбнулась. – Можешь смело говорить, что это твой дом.

У Маркова сжалось сердце.

– Этих дебоширов бабки митричами назвали. Завтра Речное собирается после рассвета на вече. Не знаю, будет ли там Фекла… Будут решать про обозчиков.

– Давно пора собраться. Митрич-то рад, что созвал народ?

– Да, его не узнать! Как поговорила на днях с ним, не поверила. Важный такой ходит. Представляешь, только иду сегодня на работу, а они уже заваливаются к Бобрихе, бухают, орут. Припасы делят.

– Сколько их вообще? Митричей этих?

– Человек тридцать – сорок. Это те, кто с ним вместе любезничает. А поддерживает его полдеревни точно, – вздохнула супруга.

– Не переживай. Я думаю, все разрешится. Митрич нормальный мужик, хоть и зазнался. Сейчас все дурят. Вече поможет разобраться, что делать – митричи скажут, чего хотят, Бобриха с ее подлизами – чего хотят они, найдем что-то посредине и заживем дальше. А за жратву вообще не беспокойся! Я наловлю дичи, хватит на сто зим вперед. Не умрем. Пока погрызем оленя. Занимайся своим делом и ни о чем не думай. Справимся!

– Я бы с радостью, но… – Юля поджала губы и отвела взгляд.

– Что такое? – спросил Марков, не понимая смущения Юли.

Девушка вздохнула и пожала плечами. Она развернулась, отошла от Маркова и зашагала по протоптанной дороге, которая шла в обход здравпункта. Марков последовал за ней, хрустя снегом в такт шагу супруги. Прокопьевна подошла к небольшому деревянному сарайчику, вставила широкий ключ в скважину и с легкостью отворила дверь. Марков заглянул в подсобку и ахнул.

– Ничего нет, Миш. Остаток лекарств забрала Бобриха, чтобы ненароком митричи не отняли.

Внутри сарайчика кружилась только пыль. Стеклянные шкафы, коих здесь было немало, стояли пустыми. Где-то еще оставались упаковки, склянки, банки, но в целом угнетающее запустение мешало наслаждаться отсутствием привычного беспорядка.

– И давно?

– Позавчера вечером. Волчок был на дежурстве, пришли парни Карабина и заставили открыть двери склада. Потом парень прибежал, рассказал, а я даже шубу не надела, побежала за усатым, но нашла. И никто его не видел! А на следующую ночь они с Сенькой потащились в лес.

– Не переживай! Я все равно ничего бы не смог поделать. Я думаю, Фекла знает, что делает, и будет выдавать припасы по потребности. Тебя, как единственного врачевателя, она в беде не оставит.

– Да их все равно оставалось с гулькин нос. На Сеньку точно ничего нет. Миша… Мне так страшно! – Она упала Маркову на плечо, не в силах сопротивляться приступу плача. – Ты видишь, что сейчас происходит в Речном. Люди озверели. Мы надеялись, что обозчики приедут рано или поздно! Но лекарств больше нет! И не будет! А я… Я даже не знаю, что теперь делать. Сенька может погибнуть. Ему нужны противомикробные, но их нет. Проще пристрелить парня, чем пилить ногу без таблеток.

– А как раньше лечили? – Марков призадумался. – В старые времена. До Потряса. Вернее… Задолго до Потряса.