Кирилл Вер - Над вечным покоем

– Не нужно было выгонять друзей, – проговорил Марков, ощущая звон в ушах от наступившей тишины. – Я все равно собирался уходить.

– Дружец! – Митрич похлопал охотника по плечу, дыша едким перегаром. – Давнешне с тобою не сидели. Дава подбухнем. Шептала, Потряс тебя! А ну, выходь к нама.

На громкий свист лесоруба из каморки появилась неуклюжая фигура Шепталы.

– Миша?! – Шептала испуганно уставился на Маркова. – Ты уже пил?

– Нет. Тут и без меня веселья полно было. Я воды хочу, Вов. Белка на обед все нутро высушила.

– Тебе из фильтра или топленную? – дрожащими губами спросил Шептала, поглядывая наверх.

– С фильтра.

– Подумать тока! Фильтер! – рассмеялся Митрич. – Я всю жизнь пил топленную воду или из Реки. Брюхо стало свинцовым, ни одна зараза не пройдет через меня. Я сам себе фильтер. Моей мочой можно детей поить. Знаешь, как ети фильтры делают? Уголь! Обычный, едрить его, уголь!

Шептала в привычной манере засеменил к столу со стаканом в руке. Его тонкий горбатый нос шел впереди хозяина и благодаря нелепой походке смешно подскакивал в воздухе, как крючок, прибитый к раскачивающейся деревяшке. Нелепый вид Вовы всегда напоминал Маркову про погибшего десять зим назад Дрона.

– Держи, – разносчик резко поставил стакан, едва не пролив воду на Митрича, – с тебя пятикопеечная.

– Грабеж! – взвыл лесоруб. – Это что ж получается, за обычную талку через ваш фильтер пятикопеешную?!

– Слушай, заплати, а? Без ора прошу, – Марков жадно посмотрел на стакан. – Я потом тебе отдам.

– Ты че! Не надобно возвращать, Миш! – Митрич ухмыльнулся, глядя на взъерошенного Шепталу, который, видимо, не спал ночь.

– Не ори! Сил уже нет твои вопли слушать! – скривил лицо разносчик. – Устроил бучу какую-то. Мало тебя избили, видать.

– Карабин-то че, даже не поставил свойных шавок у вас дежурить, – Митрич потер ладони и подмигнул Маркову. – Совсем, че ли, не боитесь меня? Утром буишь мне бесплатно жрадло подавати!

– Ты, черт тухлый, можешь только бздеть. Ни фига ты не сделаешь.

Митрич загоготал, утирая слезы с опухшего лица, а Шептала скривил мину и стал походить на тощую старушечью задницу.

– Дава-дава, вали! – Митрич отмахнулся от работника, как от назойливого алкоголика. – Кликнут тя, если дружец мойный выпить чега покрепче извольнет!

Марков разом осушил стакан воды. Митрич тем временем тер красные глаза. Он сидел, покачиваясь на ровном месте, и старался не упасть со стула на бутылки, что сердечно оставили члены кружка.

– Что ты удумал? – наконец спросил Марков.

– Давеча узнаешь, – хитро стрельнул взглядом мужик. – Я те скока разов буду повторяти! Дава со мною! Будем вместе делами ведать. Ты-то бишь охотных дел махер, да? Вот и дава будем тут рулить? Нужон ты мне тута, понимаешь? Просто кивни башкой непутевой, и усе!

– Ты затеял глупость, – Охотник отставил стакан прочь и посмотрел на отеки под толстой кожей старого приятеля. – Эти люди вокруг тебя… Им плевать на твои затеи. Они просто пробухивают чужие марки. Им делать без работы не хрен, а ты спаиваешь бездельников. Шел бы лучше лес валил.

– Воть тяк воть, спасешь тебя, а потом ты мине говоришь, что я неправ, – Митрич потрепал сальную голову друга шершавой лапой. – Дурень ты! Мы братия с тобою, помнишь? Я ж тя в лесу нашел, в крови всего! И… И, знаишь, дружец… Вот тогда у меня мысля пробежала, что я обязан че-то сделать. Я захотел переменец. Тогда в лесу я подумал, что ты очутился здеся не зря. А щас гришь, что я бузотер какой-то! Обижаешь! Ты че, не со мной, че ли, Мишань?

Твою мать. Я когда-то слышал от Охты подобное. И к чему это привело? Опять к крови.

— Я с тобой, Митрич, – Марков похлопал приятеля по плечу. – Но ты ставишь деревню под удар. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Расскажи, что у тебя на уме?

– А воть усе тебе скажи! Пойдешь и растреплешь Бобрихе, да? – Митрич хлопнул себя по коленям и подался чуть вперед. – Хрен тебе! Завтра узнаешь.

– Юлька боится тебя. Говорит, что ты стал странным. Ей пришлось отдать лекарства Бобрихе, чтобы ты ненароком не отнял их.

– Да ну?! – удивленно проговорил Митрич. – Она думаеть, я ее трону? Она мне как доча!

– Ты ведь печешься о ней?

– Ясен хрен! – воскликнул Митрич.

– Тогда не пугай ее. Не нужно, Митрич. Пожалуйста. Твои бредни не стоят крови.

Митрич раздул щеки и агрессивно выдал:

– Вот знаешь че? Када мы торгашей тех знать не знавали, жили душа в душу. Я тогда еще совсем пацаном был… Ну, ты слушаешь, фуцан? Что ты головой киваешь, гляди в глаза хоть для совести… Так вот, все у нас было хорошо. Мы между деревнями торговались? Торговались. Всем было по боку, где чьи угодья. Все было общим. Ловили рыбку, зверье. Никто даже не думати воевать. Хорошо, что мои не застали етого всего, снег им пухом! А потом как начали торговать с етими Шахтами, будь они неладны, и усе! Туть построили столовую ростом с лес, в Лесном – игорный дом, ты прикинь? А в Ленинском, горе, блудный дом! Лишь бы зауськивать к Шахтами! Вы, говорят, к нам первыми приезжайте. Мы – хорошие, а вот они – плохие! Все сразю стали цедить самогон, че-то выращивать нехорошее, только чтобы этих обозчиков завлечь. А потом как грянула война! Мы с етими одной крови – мамка моя-то из Покинутого и вышла, как мамка Гриши, приятеля моего. Ушел он, значит, туда. Думал, там больше платят. А я тоже дурной, пошел со своими стреляться, по вольке Шпиля. А потом увидал Гришку кверху пузом, у Речного уже. Кончилась, знаешь, война, а трупики уже не вернешь. Ужас. Я хотел уйти отсюдова навсегда, куда угодно, хоть в Шахты, далеко-далеко от етого. Винили Шпиля, а Шпиль был етакий, как и они. Все с гнильем в душе стали. Вот так. А Сеня-то че! В соседние деревня ходить нельзя, эка невидаль! Шахты-то, Шахты вед запретили! Они решають, что нами делать, а не мы!

– Я понимаю. Но то было в прошлом. Мир поменялся.

– НЕТ! – гаркнул Митрич, и охотник увидел, что глаза у мужика налились кровью. – Они все поплатяться! К Говнихе из Шахт рулилы приходят, там был какой-то лысый с говеным пятном на щеке. Видно, что дьявол хитрый! Пили с ним лисью, думали, как бы еще народ честной ободрать до нитки! А так воть не должно бить! Усе должно бить общим. НАШИМ. Я устал, вашу мать! ХВАТИТ! – под конец речи лесоруб перешел на злобный крик.

– Хватит орать! – внезапно на втором этаже показался багровый Карабин. – Пшел вон отюдова, пока кости целы!

– АХ, ТВАРИНА! – Митрич яростно вскочил с места и подбежал к лестнице.

В этот момент Карабин лихо снял с плеча известное на все Речное оружие – старый Зверобой, коричневую винтовку с рычажным механизмом перезарядки, собранную до Потрясения, и направил дуло на свирепое лицо лесоруба.

– Стрелять буду! – закричал усатый. – Ни шагу!