Кирилл Вер - Над вечным покоем

Пройдя немного, охотник увидел освещенные ворота, которые были чуть выше его роста. А за воротами мирно спали люди, спрятавшись в деревянных избах. Едва охотник пересечет черту поселения, как окажется под невидимым куполом спокойствия, что оберегал людей от посторонних мыслей о крови, пролитой на северной земле. Марков никогда не считал поселок своим новым домом, но сейчас был рад оказаться под защитой крепких стен, возведенных в незапамятные времена.

Пара десятков шагов, и вот зверолов приблизился к укреплению.

Сейчас начнется…

– Стой! – послышался крик откуда-то из темноты. – Кто идет?

Как обычно, меня заметили у самых ворот. Как Карабин их ставит на караул, если они дальше носа не видят?

– Федя, я это. Отворяй, устал очень, – Марков нервно выдавил из себя хриплые слова.

– О, Миша, – голос стал намного дружелюбней, – мы думали, ты сдох в лесу. Поймал кого-нибудь?

– Открывай, Федь.

– Ясен пень, счас открою! – с этими словами Федя удалился. – Ты Юрку видел? Дурак опять бухой выполз искать свою псину.

Марков промолчал. Он не хотел более говорить – свинцовые ноги отнимали последние крупицы сил. Марков хотел поскорей промотать унылые моменты до прихода домой. Мысли его наполнились низменными фантазиями – зверолов мечтал лишь о кровати да сытом брюхе. Ворота захрустели и медленно распахнулись – Маркову пришлось немного отойти в сторону, чтобы его не задели вместе с добычей. Ворота чуть раскрылись, и из мрака показалось двое людей, что изо всех сил толкали бревенчатые створки. Один из них – Бубел, а второго Марков не сразу узнал. Дождавшись, пока освободится путь, Марков, словно каторжник из совкового лагеря, потащил добычу в глубь сонного поселения

– Вот это цаца! – Бубел присвистнул. – Я проиграл, Мишань. Завтра с меня марки. Такую байду тащить по лесу. Во силы-то!

Может, отобью рога. Сколько он там мне хотел дать? Тысячу? Смешно.

– Я забыл про спор, – сухо ответил Марков. – Оставь себе, а то будешь всю жизнь рассчитываться.

Бубел усмехнулся. Конечно, он не собирался ничего отдавать – у кого нынче деньги есть, тем более у нищего караульного? Мужикам хотелось поболтать, но Марков растворился в темноте, не проронив ни слова. Завтра начнется новый виток унылого круга жизни, и Маркову нужно успеть набраться сил, чтобы пережить еще один тоскливый до безобразия день.

Марков спал плохо. Накопившаяся усталость должна была сморить, как крепкая сивуха, но охотник всю ночь дремал урывками и много возился, не в силах провалиться в глубокий сон. Он старался шевелиться тихо, чтобы не тревожить супругу, однако телодвижения, совершаемые в пылу мучительной бессонницы, вновь и вновь возвращали Юлию из мира грез обратно в потную постель. Темнота казалось вечной, и когда во дворах захрипели петухи, Юля, перекрестившись, выскочила из-под одеяла и устремилась прочь, в долгожданную прохладу не топленной избы. Семейное ложе опустело, и Марков почувствовал неимоверное облегчение. Конечно, плохо так думать про жену, но охотник был готов на любые подлости, лишь бы поспать в одиночестве. Разумеется, после такой ночи Юля не выспалась, но она нашла в себе силы простить охотника за мучительное состояние. Она с теплотой обернулась к Маркову, в надежде, что муж смотрит вдогонку понимающим взглядом. Только чуда не случилось – супруг лежал с полуоткрытым ртом и тяжело дышал носом. Пожелтевшее одеяло оголило грудь, усеянную отвратительными розовыми шрамами. Жена печально вздохнула, надела холодные вязаные тапочки и отправилась к шкафу. За ней вереницей потянулись следы на пыльном полу. Юля сняла износившуюся ночнушку, и тут случайно коснулась взглядом зеркала. Она предстала в отражении совершенно нагой – лишь мурашки покрывали ее атласное тело. Нахмурившись, Юля осмотрела плавные изгибы бедер, талии и груди, искренне возмутившись, что Марков перестал ее желать. Их постельная жизнь уже давным-давно закончилась, и Юля не понимала, что же мешало мужу крепко взять жену за волосы и, воспользовавшись женской беспомощностью, овладеть в постели, под свист сурового северного ветра на улице. Молодая особа вертелась как волчок, разглядывая стройное тело, способное взбудоражить любого мужчину, трогала груди, круглые и подтянутые. Затем Юля повернулась к зеркалу спиной и слегка оттопырила бедра. Вдоволь насмотревшись, девчонка игриво юркнула в темно-синий сарафан и тут же преобразилась в кроткую женщину, которой неведомы развратные желания. Расчесав темно-русые пряди, жена Маркова заплела гриву в хвост и вновь подошла к зеркалу. Несмотря на затяжную печаль, лицо Юли сияло и дышало красотой, хотя года скоро перевалят за третий десяток.

– Эх… – выдохнула жена охотника, и на восхитительных синих глазах проступили слезы, полные горькой обиды.

Юлия часто вспоминала историю их с Марковым знакомства и каждый раз считала роковую встречу знаком судьбы. Однако… что-то пошло не так. Раньше она чувствовала себя независимой и гордой. До знакомства с мужем Юля слыла эгоисткой и наглой особой. Никто не мог унять ее вольный нрав, даже Прокопий, отец, даривший дочке бесконечную заботу и любовь. Может, юношеское безразличие было навеяно поведением матери, что сгинула после рождения малышки где-то в пьяных Шахтах. Отец, как мог, старался за двоих родителей, но не всегда ему удавалось достучаться до пылкого сердца дочери. Папа Юли работал врачом и был внуком Иванна – человека, некогда основавшего Речное. В благодарность жители возвели родоначальнику памятник изо льда на рыночной площади, а про дебошира Шпиля все забыли, даже сын. По рассказам, прадедушка слыл великим человеком, бывшим партийцем, знавшем толк в грамотном управлении. Его внук Прокопий был личностью не менее выдающейся. Не жалея сил, он голову положил за здравие односельчан и счастье маленькой Юли. И все бы хорошо, если б не вечные капризы требовательного ребенка, что не хотел мириться с уготованной ему судьбой. Прокопий видел в Юле приемника и много сил тратил на обучение кровинушки искусству врачевания, но девчонка лишь нос воротила от наставлений. Обозчики успели промыть дурехе голову рассказами о красивой жизни в Шахтах, где деньги сыпались с неба вместе с гарью. И плевать на судьбу бестолковой матери! Шахты были небезопасным местом, но девушку это не смущало, ибо душа томилась в маленькой деревушке. Девочке хотелось чего-то большего, интересного, веселого и даже опасного. Поэтому все наставления отца влетели в одно прекрасное ушко и вылетели из другого, не задерживаясь в ветреной девичьей голове.

Будучи повзрослевшей девушкой семнадцати зим, Юля решилась на поступок, за который всю оставшуюся жизнь себя корила. Собрав вещи и дождавшись, пока отец уйдет на работу, вместе с обозчиками она отправилась прямиком в Шахты. Несколько суток в дороге, пара нелепых приставаний озабоченных торгашей, которые тут же получили по наглым рожам, и вот девушка попала в Углеград. Конечно, Юля была ошарашена. Жизнь бурлила, люди толпами бродили по улицам, веселые заведения вокруг, манящие огнями, – и все это за высокими стенами большого города. Такого чуда будущая жена Маркова отродясь не видывала. Пьянящая свобода вскружила Юле голову не на шутку. Она тратила деньги, пила и веселилась с людьми, которых никогда больше не увидит. Такая жизнь молодую особу более чем устраивала. Но ее история показательно походила на сотни других рассказов о грезах и мечтах в большом городе. Пелена лжи спала довольно быстро. Деньги мигом испарились, не выдержав трат. Шахтам не нужны были амбиции и мечты – воспользовавшись этими словами как паролем, ты рискуешь никогда отсюда не выбраться. Чертов город, пропахший углем и похотью, требовал от Юли лишь одного – ее непорочного тела. Углеград желал бросить юную красавицу в огромный копошащийся клубок уставших от работы мужчин, чтобы они сполна насладились пышногрудой невинностью. Твари были готовы пойти на все, лишь бы высосать младой дух до изнеможения и выплюнуть на обочину оставшуюся после унижения кожицу. Грязь, нечистоты, болезни – вот истинное лицо Шахт… Романтический образ, который вспыхнул в Юлиной голове после разговоров с обозчиками, навеки потух вместе с мечтами о жизни в славе и достатке.