Ангелина Смурова - Чистые

Сирша соорудила себе постель на лежанке печи, уложив туда столько одеял и подушек, что её место для сна вполне могло сойти за надёжное гнездышко. Довольная девушка спрыгнула с печи.

Она опустила ванну перед печью и вылила в неё весь чан горячей воды, разбавив слегка холодной. Но просто ванна была скучной, хотелось усилить атмосферу необычного вечера.

В воду с гулким бульканьем полетели ароматные веточки, оставшиеся у Сирши после украшения дома. Горячая вода высвободила их аромат, а он расплылся мягкой головокружительной волной в воздухе, расслабляя и успокаивая. Возле ванны она поставила заваренный одуванчиковый порошок.

– Сейчас вернусь!

Всё в том же шкафу отыскались огромное полотенце и длинная, до пят, ночная рубашка. На дверце обнаружился детский костяной гребешок Сирши, покрытый резными узорами.

Одежда, скользя и тихонько шурша, упала к её ногам, оголив хрупкое молодое тело. Мягкий свет смазывал все неровности, и в оранжевых отсветах стояло нечто божественно прекрасное, сияющее золотым ореолом.

Девушка, заражённая торжественно-таинственной атмосферой, медленно забралась в ванну.

Горячая вода нежно покусывала, не причиняя боли, но рассыпая по телу приятный бег крохотных мурашек. Сирша осторожно села, подобрав колени: ванна не вмещала её нынешнюю во весь рост. Но это не мешало ей. Она съехала на дно, оказавшись под водой, и, немного погодя, распахнула глаза.

В ушах стоял нежный звон, как от тысяч далёких серебряных колокольчиков: это вода, движимая её телом, терлась о железные бока ванны. Свет, искажённый водой, плыл в глазах золотыми змейками и яблочками. Сирша прищурилась. Змейки закрутили хвостами, поедая яблоки, но вместо тех появлялись всё новые и новые.

Чувствуя подступающую нехватку воздуха, девушка вынырнула, села поустойчивее в скользкой ванне и взяла одуванчай. Горячий напиток приятно отозвался теплом внутри.

На длинных ресницах остались капельки воды, иногда бесшумно падающие в её кружку. Тогда Сирша тихонько смеялась и в очередной раз отпивала.

Оставим её наедине с тем кратковременным спокойствием, которого она так желала. Пусть отдохнёт от тревог, поужинает и уснёт в своём уютном одеяльном гнезде. А нам нужно увидеть ещё одно важное событие, случившееся в самый разгар этой ночи…

– Я говорил вам, что в Тиве будут чистые? А мы проверили только два дома, – Первый с гордостью в голосе повернул маску на спутников, плетущихся следом за ним.

Пятый нёс небольшую ёмкость с закупоренным отверстием. На его шее как шарф, болтался шланг, один конец которого был подключен к сосуду. Другой напоминал жало: острое треугольное лезвие со стеклянной полой трубкой свешивалось, изредца чиркая по мантии Виллэда.

Лица, как несущего прибор, так и всей группы, были скрыты масками, как и всегда. Никто не должен знать лиц убийц, тем более – под эгидой власти. А жаль. Но убийцы охранялись молчанием стада и обезличивающими масками.

Пять одинаковых бесформенных фигур. Пять масок, различных лишь номерами да цветом у Первого: у всех были чёрные, у него же, как у приближённого короля – белая. Даже рост идущих был одинаков: при дворе каждому подбирали обувь с платформой такой высоты, чтобы по итогу все были одного роста. Так стиралась напрочь личность и её особенности, оставляя голые механические навыки, нужные королю. И тот, кто смел выделяться без особого дозволения – карался…

– Сюда, – коротко бросил Первый, указывая на крохотный голубой домик, осевший и поросший лишайником. Он, казалось, съёжился и присел, не в силах полностью спрятаться от надвигающейся беды в лицах Пяти. Одинокое окно скудно светилось, единственное во всей деревне.

– Лада целый день провела в тревожном одиночестве. После того, как она пришла навестить Сиршу, казалось, прошла вечность, за которую старость ещё сильнее надавила своею безжалостной ладонью на её обычно живое лицо. От это жестокой длани резкими линиями выступила сеть глубоких морщин, лицо посерело, осыпанное пеплом тревоги. За день постарела Лада словно на десять лет.

– Что же это?.. Что случилось с моей девочкой? – беспокойно охала старушка, увидев пустой дом, в котором горел ядовито-зелёный свет, забытый пропавшей хозяйкой. Но больше всего поразила Ладу зияющая пасть пролома, изрыгающая гнилой запах. Женщина почувствовала прилив тошноты и поспешила вернуться в своё одинокое обиталище, пытаясь разгадать тайну исчезновения девочки.

В эту ночь старушке не удавалось уснуть. Она поминутно открывала глаза, ворочалась, пытаясь найти удобное положение затекающим членам, положение, в котором старые кости не будут давить встревоженное сердце. Положение не находилось, и, намучившись, Лада зажгла свечу и стала вязать свитер для Сирши, который уже завершала. Руки механически совершали привычную работу, в то время как перед глазами Лады проносились воспоминания её длинной и горькой жизни: её некогда счастливая семья, страшный день, пропажа единственного сына… к этим горестным воспоминаниям присоединилась и тревога за Сиршу.

Когда на пороге заслышалось громыхание сапог, старушка уже закончила вязать и вслушивалась в движения набирающей силу ночи. Услышав грубый стук чужих шагов, она вздрогнула и горько улыбнулась. Что-то быстро написав на желтоватом листе бумаги и завернув его в свитер, Лада спрятала вещь в первый ящик стола, в то время как Пять выламывали запертую на крюк дверь. Наконец, петли слетели, и дверь пластом рухнула, открыв чёрный проём и белую единицу.

«Значит, судьба моя такова…»

– Вот она, номер отсутствует, – Первый незаметно кивнул Пятому. – Бабуль, ты чего это в поздноту такую не спишь?

– Я, сынок, стара, это молодым сон важен, а мне уж и не в пору, – прошелестела старушка. -Чтой-то вы, голубчики, дверь сломали? Я б и так открыла, нешто нельзя постучать?

– Не для того пришли, чтобы ждать, бабка. Где твой номер?

– У меня есть имя, сынок.

В то время, как Первый и Лада вели странный и бессмысленный диалог, Пятый запустил прибор, пользуясь отвлечённостью внимания женщины. Цилиндр осветился изнутри четырьмя яркими огоньками, светлячками метавшимися в стеклянном сосуде.

– Это нас не интересует. У всех должны быть номера.

– Всех бешеных собак не пересчитаешь, – улыбнулась старушка, прищурясь на Первого. – А огни вас интересуют, это вот я вижу своими, пусть и слеповатыми, глазами.

Первый оскалился от дерзких слов рухляди, который раз благословляя маску, скрывающую всё, что не в силах был удержать он.

– Да как ты…

– Не серчай, милок. Мне уж столько, что и помирать не страшно, наоборот, ждёшь своего часа. Нет мне смысла вам сопротивляться. Лягу я только, да забирайте… – смиренная трескотня старухи и её покорность судьбе изумили Первого, он ощутил странное чувство, будто её голос был ему знаком. Глупости…