Ангелина Смурова - Чистые

– Что это за растение? Никогда не видел ничего подобного… – мальчик приблизился к прекрасному кусту, желая коснуться его цветов, но Мара, зашипев, прыгнула ему на руки и повисла, вцепившись в кожу.

– Его нельзя трогать! – зашипевший от боли Симус испуганно отшатнулся, вопросительно смотря на кошку, успевшую отпустить его руку. – Это гивинеза, цветок юности. И он даёт силу всем существам этого леса. Ты же видишь, какие они весёлые и сияющие? К нему нельзя прикасаться, иначе он рассыпится в пепел. И лес погибнет, потеряв источник силы. А растёт этот цветок крайне редко, и если всё же возьмётся, то будет расти и набираться сил очень долго…

– Ого… – выдохнул Симус и закашлялся. Наконец, уняв приступ, он продолжил хрипловатым голосом: – Я даже не знал, что такие существуют…

– Поверь, ты ещё многого не знаешь… – Мара грустно усмехнулась и поведала Симусу о том, что делает Звонарь и его люди.

Симус, напуганный и расстроенный, резко остановился:

– Но так же нельзя! Как можно забирать чужие огни насильно?! Как… как можно быть таким… таким омерзительным!..

Он вдруг расплакался после вспышки гнева. Мара растерянно уставилась на него, никак не ожидавшая такой реакции. Она не знала, как успокоить его и просто ждала, когда Симус утихнет сам. И немного времени спустя всхлипы действительно стали звучать всё реже, пока вовсе не заглохли в груди мальчика странным бульканьем.

– Послушай, Симус. Хорошо, что твоё сердце чистое и полнится светом. Однако однажды тебе придётся столкнуться с тем, что может в секунду очернить тебя. Постарайся не поддаться этому, прошу, – Мара не смотрела на Симуса. Её чёрная шёрстка подрагивала.

– Ничто не заставит меня стать таким! – вновь закричал Симус, распугав крохотные жёлтые пушинки, которые вились у его головы как рыбки. Симус с тоской посмотрел им вслед, тут же успокоившись.

– Ну вот, а про пушинки ты не рассказала…

– Когда кохаи отцветают, его лепестки не опадают один за другим, а целым бутоном становятся подобны шару одуванчика, только живому и жёлтому. Так они ищут себе место, чтобы вновь вырасти.

– Удивительно… – угли злости и непонимания угасли, оставив лишь угарный газ стыда за свою выходку.

– Извини, Мара, я не хотел кричать…

– Я понимаю твои чувства, Симус, и не сержусь. К сожалению, трудности ещё только начинаются…

* * *

Сирша готовилась. На вновь пышущей жаром печи пыхтели котлы и сковороды, сушились новые корни одуванчиков. Девушка тем временем готовила заживляющую мазь: коленка не переставала болеть, да и в дороге такая вещь всегда пригодится.

За ночь собранные предыдущим днём травы высушились у горячей печи, и теперь Сирша, хорошо измельчив их, всыпала в горячее масло.

– Та-а-ак… «четверть стакана масла, две третьих…» так, это уже готово, – она сделала ногтем пометку. – «Четыре ложки пчелиного воска и чайная мёда после трёх часов водяной бани…» – это три часа ждать ещё? О-о-ох… «Процедить и залить в тару».

Она засмеялась:

– Пожалуй, это самая простая часть рецепта.

День запрыгнул на вершину – солнце стояло в самой своей высокой точке, когда Сирша полностью закончила хлопоты. Готовы были кушанья, разлита ещё тёплая и жидкая мазь по крохотным баночкам. Застывая, она густела и становилась желтоватого цвета. Сирша, не дождавшись полного застывания, намазала колено ещё тёплым веществом и села в бабушкино кресло-качалку, покончив с делами.

Задумавшись, она поглаживала гладкое дерево ручек, с удивлением рассматривая их резьбу. Кресло сделал дед, подарив его Миране при сватовстве.

«Я хочу, чтобы это кресло встретило старость вместе с нами!» – сказал полушутя, полусерьёзно он тогда ещё молодой девушке.

– Только вместе оно их не застало. Ещё и пережило обоих… – печаль от тёплых воспоминаний прервал грохот у калитки.

Сирша бросилась к окну: на то же место, что и она вчера, приземлился мальчишка в чёрном плаще, а рядом…

– Мара! Марочка нашлась! – с воплем подбросило Сиршу к двери.

Мальчик, отряхиваясь, стоял на пороге. Кошка, довольная тем, что наконец-то вернулась к Сирше, мурча, прыгнула ей на руки.

Сирша рассмеялась и погладила Мару, та коротко муркнула и указала в сторону. По спине девушки побежали ледяными скачками липкие мурашки, голова закружилась, словно подброшенный мяч.

Девушка повернулась к пришедшему. Их взгляды встретились, и каждый выжидал, не решаясь разрушить тишину, покрывшую тайну новых крепких нитей между двумя юными сердцами.

– Пришёл… это же ты? Ты правда пришёл?.. – Сирша с надеждой и сомнением рассматривала мальчика.

«Брат?.. Неужто и вправду?.. глаза… нет, не мамины… отца?..»

– Как же твоё имя? – напирала Сирша на топчущегося мальчугана.

– Привет! Я Симус! А это, – он указал на кошку, – это…

– Это Мара, моя кошка. И почему она с тобой? – возмутилась Сирша, но тут же осеклась, рассмеялась и неловко протянула руку. – Меня зовут Сирша и, кажется, я твоя сестра. Чего встал-то? – опомнилась она. -Заходи, угощать буду!

Троица расположилась на пледе, уставленном едой, перед печью. Развернулся оживлённый диалог. Сирша рассказала о предупреждениях Аполлинарии, ткнув пальцем в цветок в волосах.

– Вот так. Это – маяк. Он нас должен привести к бабушке Липе, – она задумалась, – только, пока не понимаю, как он действует…

И внезапно заметила, грустно усмехнувшись:

– Знаешь, пока тут бегала, думала, что будет пир для одного человека. И так тоскливо было… Хорошо, что я ошиблась.

– На самом деле, я не понимаю, зачем мы Аполлинарии, – засомневался Симус. – Я вообще ничего не умею, а она говорит о чём-то огромном по значению, опасном…

Мара нервно дёрнула хвостом.

– Кажется, ты слишком наивен. Она сказала, что тебе скоро всё откроется, нечто важное, как и тебе, – она скосила глаз на удивлённую Сиршу. Та недоумевала, ведь до этого момента кошка никогда ничего не говорила.

– Да, я говорю, – со вздохом опередила её вопрос пушистая любимица. – Бабушка Липа не позволяла делать это раньше, но теперь – сложное время.

– Вот какая! А так всё «мяу» да «мяу», догадывайся, чего ты хочешь! – рассмеялась Сирша. – Симус, а откуда ты?

– Ну, знаешь… – он вдруг смущённо почесал в затылке. – Сложно рассказать…

– Давай, до ночи есть время.

Симус согласно кивнул и начал рассказ.

– Если я шёл на север, значит, это место значительно южнее Громбурга, – рассуждал он. – У нас не было постоянного дома, и мы жили в лёгких шатрах, которые можно сложить. Зимой вкапывали их в снег и им же обкладывали. Знаешь, ведь там, где я был, земля… чёрная и мёртвая. На ней ничего не растёт, только редкими островками иногда, возле которых обычно мы и стояли.

– Я, кажется, поняла, где это. Это Выжженные Земли, где раньше жило племя Ингоа, чья плоть – огонь.