Ирина Михина - Северная пустынь

– Подойди, – приказал князь. – Ты шут?

– Я шут, – отвечал Лен.

– Отчего ты так выглядишь?

– Как? – Лен с искреннем удивлением осмотрел свой костюм, и Овчине показалось, что царь слегка улыбнулся.

– Шут должен развлекать и смешить, – грозно продолжал князь. – Что ты умеешь? Чем забавляешь народ, раз не носишь колпака? Или, быть может, ты никакой не шут?

– Я шут. Но я не веселю людей.

– Чем же ты тогда занимаешься? – Овчина даже рассмеялся от нелепой искренности этого черно-белого плачущего краской человечка, так упорно и с неподдельной, или с хорошо отрепетированной, уверенностью зовущего себя цирковым шутом.

– Я забираю у людей их страдания.

– Что за россказни? – улыбался Овчина. – Еще один провидец? Пойдешь на плаху вместе с остальными.

– Тихо, – вмешался царь. Выражение лица князя исказилось в возмущенном недоумении, но он в секунду совладал с собой и, потупив взгляд, покорно замолчал. – Что ты видел, циркач?

– Я видел все, государь. Я всегда сопровождаю Бояна во время выступлений, так как он слеп и не может обходиться без помощи, – Лен запнулся. – Не мог.

– Кто такой Боян? – продолжал царь, сурово и пристально всматриваясь в нахмурившегося шута.

– Боян – это шаман, государь, – шут потемнел лицом. – Его имя – Боян. Он попал к нам в цирк случайно. Найдя Бояна в жестокой нужде, я привел его в цирк. За свой диковинный облик он был принят, а после даже получил возможность выступать перед зрителями. Благодаря особым способностям, Боян пользуется успехом, – Лен опять запнулся, на этот раз будто бы разозлившись на себя. – Пользовался.

– О каких способностях ты говоришь?

– О! – Лен поднял голову, и выражение его лица резко переменилось, на нем появилась широкая улыбка, сморщившая нарисованные слезы и сделавшая взгляд черных глаз живым, сияющим. – Боян был настоящим шаманом. Он умел лечить людей, видеть будущее. Однажды он спас мне жизнь. Зрителю нравятся мои петли в воздух – не стоит удивляться названию, государь, это всего лишь кувырки во время того, как я спрыгиваю с подвесной доски, моста или каната и лечу вниз к земле. Каждый выход мне казалось, что на этот раз я разобьюсь, но людской восторг, я был уверен в этом, оберегал меня от неудачного падения. И вот однажды я упал. Не приземлился на ноги, как должно быть, а упал прямо, представьте, навзничь. Люди начали свистеть, кричать и их восторг покинул меня. Я решил, что это смерть. Я родился в цирке, государь, и не знаю, что значит жить без людского восторга, криков, хлопков в ладоши.

– Мой государь, – вмешался Овчина. Царь остановил его, подняв ладонь.

– Продолжай, – приказал он шуту.

– Я думал, что погиб, – сказал Лен, серьезно взглянув большими черными глазами на князя, будто пытаясь убедить его своим взглядом в важности того, о чем говорил. – Стать калекой для нашего циркача хуже, чем смерть. И тогда шаман вылечил меня. Он смотрел своими слепыми глазами. Смотрел! Как бы это не прозвучало, но только стоит… только стоило Бояну заиграть на варгане, как глаза его преображались и зрение чудесным образом возвращалось к нему. На следующее утро моя спина будто бы собралась по частям заново. Боль ушла, а на ее место пришло чувство, называемое Бояном силой. Он сказал мне, что с тех пор я смогу забирать у людей печаль и мне больше не будет нужен их непостоянный восторг. Страдания – вот отныне мне их плата.

– Государь, вы позволите? – Овчина вновь попытался вступить, теперь он обращался сдержанным, трусоватым тоном.

Царь одобрительно кивнул, обратив суровый взгляд на генерала внутренней стражи.

– Ты видел, что произошло сегодня у циркового шатра? – спросил Овчина шута.

– Да. Я наблюдал за Бояном, к тому же мое выступление было следующим, и уже готовился к выходу, как все случилось.

– Что ты видел?

– Девушка необычайной красоты вышла к Бояну из толпы зрителей для того, чтобы он предсказал ей будущее. Я видел подобное много раз. Боян всегда точно определяет судьбу по имени человека. Он говорит, что имя обладает особым знанием.

– Ближе к делу, – вновь перебил шута Овчина.

– Имя, названное царевной, не принадлежало ей, а после я услышал имя «Мара» и почувствовал страдания Бояна, как боль пронзила все его тело. Дальше он набросился на царевну, словно зверь. Она упала и скрылась под ним.

– Она была мертва? – спросил Овчина.

– Не знаю, князь. Знаю лишь, что Боян был мертв. Он умер, не закрывая глаз. Он что-то увидел и это что-то было ужасным.

– Ужасное – это смерть царской дочери в день ее свадьбы? – Овчина чувствовал себя униженным и сдерживал ярость.

– Я не был свидетелем того, что она мертва, – возразил шут.

– Зверь набросился на хрупкую девушку и раздирал ее тело долгие минуты, пока стража обнаружила случившееся, – Овчина был близок к тому, чтобы перейти на крик. – Свидетели из числа зрителей утверждают, что этот шаман впился в горло царевны зубами и пил ее кровь.

– Это не правда, князь, – возмутился Лен.

– Казнить всех виновных в трагедии царской семьи. Всех, кто опорочил святой день и вместе с ним имена предков Св. Ольги. Зверски убита царевна на зоре своих лет и виной тому бездействие стражи, призванной охранять царский покой. Казнить всех, кто присутствовал в этот день на службе, ваше величество, – князь кричал, размахивал руками, даже подпрыгивал.

– Прошу вас, государь, – молил генерал, но тут же умолк, онемев от ужаса и бессилия. Он знал, что приговор Овчины бесповоротен и речь может идти лишь о суровости его грядущей смерти. Он угнулся лицом в колени и разразился глухими рыданиями.

– Мне омерзительно смотреть на это – сказал царь, удивленным, полный отвращения тоном. Он смерил презрительным взглядом скрюченную фигуру стражнику. – Увести.

Двое стоявших по бокам врат в зал стражника подхватили своего уже бывшего начальника и потащили его прочь. Генерал был принят в должность Овчиной в благодарность за то что перерезал горло своего отцу, признанному неверным царскому трону. Теперь князь не вспоминал об этом, высокомерно провожая сдавленное судорогами страха тело генерала внутренней стражи.

Царь слушал крики осужденного до последних их отголосков, а когда те совсем перестали быть слышны спросил: "Что имел ввиду твой шаман, когда назвал царевну Марой?"

– Не знаю, – отвечал шут. – Мара или Марена – это имя богини смерти, о которой рассказывают народные поверья. В деревнях летариев ее чучело сжигают в последние дни зимы. Считается, что вместе с пеплом ветер уносит холода и благословляет весну на добрый посев. Но почему вдруг шаману пришло в голову, что Мара – это имя царевны, я не знаю.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».