Живиль Богун - Запасные

Карихар нехотя кивнул и подал ей руку. В этот раз королева первой направилась к выходу, да так стремительно, что стоявший в дверном проёме охранник едва успел отскочить в сторону. Высокие гости даже от предложенного Олвидом обеда отказались, отправились прямо к воротам обители. Друид, провожавший королеву, на ходу обещал и дальше подробно докладывать в письмах, как продвигается учёба королевича.

Едва карета выехала за ворота, Карихар, сидевший напротив королевы, внезапно подал знак вознице остановиться.

– Эй, ты! – окликнул он сурового начальника охраны. – Дай мне своего коня – невмоготу больше в этой духоте трястись!

Охранник послушно спешился и занял место князя в карете. Как только Карихар оседлал горячего каурого жеребца, кавалькада снова двинулась в путь.

– Гай, друг мой! – обратилась королева к охраннику, когда карета покатила по мощёной дороге и никто из слуг не мог их услышать. – Ты видел его?

– Да, моя госпожа, – с готовностью ответил воин. На лице его не осталось ни капли прежней суровости. – Теперь твоё сердце спокойно?

Однако Танаквиль растерянно помотала головой.

– Нет, Гай. Оно болит…

Оказывается, быть тенью – это так удобно! Особенно тенью подруги-красавицы: пока всё внимание окружающих устремлено на неё, ты вольна делать что хочешь. Разумеется, в рамках сложившихся обстоятельств.

На обстоятельства тоже было грех жаловаться. Место, куда новоявленных Ирмхильду и Дару привезла мать Геновефа, выгодно отличалось от их прежнего пристанища, приюта милосердных сестёр. По сути, это тоже был приют, только для избранных: здесь воспитывались девочки, наделённые какими-либо исключительными качествами, внешними или внутренними, явными или скрытыми. В общем, умницы да красавицы. А Школа Невест, как именовали Лазурную обитель в народе, делала своих учениц ещё более умными и красивыми, то есть совершенными. Сюда привозили девочек со всех концов Соединённого Королевства и даже из других стран, поэтому необычный облик или чужеземный выговор здесь никого не смущали.

Последнее в особенности было на руку Даре: не нужно было больше притворятся. В приюте милосердных сестёр, куда её доставили спасатели, хочешь не хочешь пришлось изображать немую: она отлично понимала сестёр, но не могла объясниться с ними. Речь, одежда, обычаи, быт, названия местностей – весь окружающий её мир оказался чужим, лишь иногда вспыхивали проблески чего-то знакомого. Даже с собой пришлось знакомиться заново! Похоже, ей действительно напрочь отшибло память. В отличие от подруги по несчастию…

Сначала той, конечно, пришлось хуже: бедняжка и вправду едва не скончалась от внутренних разрывов, и Даре пришлось потратить немало сил, чтобы их срастить и остановить кровотечение. Как она это сделала, было тайной для неё самой; целительский дар, по определению настоятельницы, мог быть у неё с рождения, а мог проявиться вследствие удара взрывной волны. Так или иначе, раненая девочка, похожая на сказочную фею (удивительно, Дара ничего не помнила о себе, но точно знала, как выглядят феи!), была единственной ниточкой, связывающей Дару с прошлым: как-то же они оказались в одном месте в одно и то же время. И Дара сделала всё, чтобы не дать ей умереть.

Но как только красавица открыла свои огромные глаза, синие, как летнее небо, стало ясно, что с памятью у неё всё в порядке. Дара словно воочию видела, как засуетились, забегали мысли в белокурой головке. Раненая не помнила только одного: как оказалась в лечебнице; оно и понятно, её ведь привезли без сознания. Остальное же помнила отлично – однако предпочла притвориться, что забыла. И даже согласилась на Ирмхильду! То ещё имечко, однако девице, похоже, оно и вправду нравилось. Вопрос: зачем ей такие заморочки? Ответ: наверняка для чего-то нужны… Дара в чужие дела не лезла. Со своими бы разобраться!

Она усердно изучала новую реальность. По-прежнему не помня ничего о себе, она постепенно узнавала мир вокруг себя. И даже вспомнила кое-что. Вот только большинство её воспоминаний были путанные, частичные или вообще неправильные. Разобраться в мешанине фактов, названий, определений, которая образовалась в её голове, было невозможно, поэтому Дара решила просто выучить всё заново. Тем более, что учёба давалась ей без особых усилий. Она впитывала знания как губка. Язык начала осваивать ещё в лечебнице, читать и писать научилась в дороге, пока добирались до Лазурной обители: мать-настоятельница сама занималась с Дарой, притом с не меньшим интересом, чем та училась. Девочка постоянно ловила на себе пытливый взгляд матери Геновефы.

А вот Ирме, как она называла подругу, когда они оставались вдвоём, науки давались с трудом. Вернее, красотка не давала себе труда их постигать.

– Зачем мне всё это! – в очередной раз воскликнула она, картинно закатывая к потолку прекрасные синие глаза. – Разве королевы решают уравнения?

– Королевы решают всё, моя драгоценная, – тоном настоятельницы отозвалась Дара со своей койки. Она давно сделала все задания на завтра, трижды объяснила подруге решение уравнений с двумя неизвестными и теперь развлекалась, наблюдая за представлением: в лицедействе Ирме не было равных. – А вдруг ты станешь женой какого-нибудь дикого неграмотного королька с Чёрного материка и тебе придётся вести учёт награбленному богатству?

– Ещё чего! – фыркнула Ирма. – Мамуля не станет разбрасываться таким сокровищем, обязательно подыщет своему Сапфирчику достойную оправу! – она состроила надменное лицо и выпрямилась на трёхногом табурете, словно на троне. – Я выйду за великого властителя!

– Тогда тем более мозги пригодятся, – заметила Дара.

– И это сущая правда! – Ирма захлопнула учебник и отодвинула тетрадь. – Бедные, бедные мои мозги! Надо их срочно проветрить, пока окончательно не ссохлись!

– А домашка?

– Спишу у кого-нибудь, – отмахнулась красотка, вставая и грациозно потягиваясь, – раз ты такая вредная!

– Я не вредная, я полезная.

С этим Ирма не стала спорить. Без помощи Дары ей бы век оставаться на первом уровне, с девчушками семи-восьми лет.

– Пойдём уже гулять, драгоценная моя! Моё будущее величество желает глоток свежего воздуха – что для красоты, кстати, намного полезнее, чем математика…

Дару не пришлось уговаривать. В комнатке, где их поселили, окно не открывалось по определению. На всех окнах школы стояли решётки – затейливо выкованные, выкрашенные в белый цвет, но не менее крепкие обычных тюремных: сокровища Школы Невест оберегались денно и нощно.

О том, что её воспитанницы – истинное богатство мира и залог счастливого будущего человечества, мать Геновефа твердила неустанно. Да, Мамуля, как её звали ученицы (разумеется, за глаза), была строга и требовательна, однако искренне дорожила каждой из девочек, а сёстры-воспитательницы опекали их со всей любовью, на какую были способны.