Живиль Богун - Запасные

***

Отбыли чуть свет. Ирмхильда полулежала на широком сидении дорожной кареты, укутанная в тёплое одеяло, обложенная подушками; немая подруга сидела рядом, заботливо поправляла соскользнувшее одеяло или подавала воду, когда больной хотелось пить.

Мать Геновефа тоже полулежала, откинувшись на спинку сидения, закрыв глаза и болезненно морщась, когда карета подпрыгивала на ухабах. В этих краях люди передвигались в основном по реке, сухопутные дороги были просто ужасные, а у настоятельницы ещё со вчерашнего вечера ломило в висках, и никакие снадобья не помогали. Переутомилась, видать, да ещё новолунье. От тряски боль становилась невыносимой…

Вдруг её лба коснулись тонкие прохладные пальцы, задержались на мгновенье и решительно скользнули к вискам. Настоятельница открыла глаза: над ней склонилась немая подруга Ирмхильды. Лёгкими умелыми движениями девочка помассировала ей виски, макушку, затылок, с нажимом пробежалась по шейным позвонкам. И боль стала стихать! Мать Геновефа снова закрыла глаза и расслабилась, доверившись этим чудесным прикосновениям.

И почему-то из глубин памяти внезапно всплыл давно забытый эпизод: она совсем маленькая, лет шести, идёт за руку с какой-то старухой, то ли смуглой, то ли загорелой дочерна, спотыкаясь на каждом шагу, потому что слёзы застилают глаза. Её страшно и зябко, холодом веет отовсюду: от высоких каменных стен, от каменных полов, от каменных потолков. А старуха неустанно повторяет: «Не плачь, Рада! Вот увидишь, тебе здесь понравится – тебя тут многому научат, и жизнь твоя сложится совсем иначе, чем у твоей несчастной матери…» Рада! Надо же, она совсем забыла, что когда-то носила это странное имя. Племя, которому принадлежала её умершая мать, ушло обратно на восток и давно смешалось с другими славянскими народами…

Мать Геновефа открыла глаза и села прямо. Боли не осталось и следа. Девочка хотела вернуться на своё место, однако настоятельница удержала её за плечо.

– У тебя удивительно чуткие руки, дитя моё, – сказала она, глядя на тонкие пальчики. – И особый дар облегчать страдания! Тебя кто-то научил этому? Или ты просто делаешь, как чувствуешь?

Девочка лишь неопределённо пожала плечами и потупила взгляд.

– Ах да, ты тоже ничего не помнишь, бедное дитя… А ведь мы забыли дать тебе имя! Подругу твою нарекли по-королевски, а про тебя забыли… – расчувствовавшись, мать Геновефа даже погладила замухрышку по остриженной голове и на мгновенье задумалась. – А знаешь, там, откуда я родом, тебя могли бы назвать Дарой… Звучит не особо благородно, согласна, но ведь тебе и не быть придворной дамой… Ну что, тебе нравится имя Дара?

Девочка радостно закивала. Счастлива улыбка мгновенно преобразила осунувшееся личико – оно стало почти милым.

Настоятельница непроизвольно улыбнулась в ответ, и внезапно её осенила догадка.

И, глядя в лучистые глаза необычного оттенка – таким бывает свежий, ещё тягучий и прозрачный, гречишный мёд, настоятельница прямо спросила:

– Это ведь ты исцелила умирающую Ирмхильду, да, дитя моё?

– Да, – просто ответила Дара.

Когда запыхавшийся мальчонка, посланный братом-привратником, сообщил о прибытии высокопоставленных гостей, Олвид не удивился. Он ждал этого визита. Её величество и так проявила необычайную твёрдость духа, согласившись на условия друидов. Что ни говори, кровь – не вода, в особенности кровь целых трёх королевских родов! А вот материнское сердце не выдержало, что тоже было вполне предсказуемо.

Королева Танаквиль вошла в зал плавным неспешным шагом, опираясь на руку своего деверя, младшего брата мужа и главного военачальника страны. Король умер чуть более года назад, и вдова, совсем ещё молодая женщина, продолжала носить траур: на ней было простое белое платье, волосы убраны под плотную сетку; дорожный плащ из лёгкой, но очень тёплой шерсти тонкорунных овец с острова Эриу был скреплён невзрачной серебряной пряжкой, как у простой мещанки. Единственным знаком высочайшего сана был массивный перстень-печатка, висевший на цепочке у неё на поясе: пальцы королевы были слишком тонки для сего обязательного, но мужского украшения.

Её спутник, наоборот, являл собой образец величия и великолепия. Мало того, что Карихар, младший сын короля Тодарика Второго, был на голову выше и в два раза шире своей хрупкой невестки, он ещё и одевался с полагающейся его имени пышностью: золотом шитая котта, короткий пурпурный плащ, подбитый дорогим мехом, самоцветы на пальцах, на груди и на золотом поясе. Человек посторонний очень удивился бы, узнав, что отнюдь не этот мужественный статный красавец является главой огромного государства, а невзрачная маленькая женщина рядом с ним.

Вся царская свита, воины и слуги, остались у ворот. Королеву сопровождал всего один охранник, молодой сурового вида мужчина в чёрной одежде. Здесь, в обители друидов, никакая опасность гостям не угрожала. К тому же, судя по донесениям из дворца, охранник этот был весьма непрост: когда-то прибыл в Соединённое Королевство вместе с юной невестой Тодарика обычным слугой, теперь же командовал всей дворцовой стражей, был неподкупен, умён, в бою стоил десятерых и в случае чего не задумываясь отдал бы жизнь за свою королеву. Он остановился у дверей зала, не преминув поклониться главе обители.

Бранн, правая рука Олвида, поклонился гостям ещё ниже. Сам советник встал с кресла, приветствуя вошедших, однако кланяться не стал: духовная власть всегда выше светской, тем более здесь, в середине кельтских земель, где испокон веков всем и вся заправляют волхвы.

Произнеся положенные слова приветствия и выслушав ответные, Олвид как ни в чём не бывало поинтересовался:

– Что привело тебя в нашу обитель, моя госпожа?

И услышал именно тот ответ, который предполагал:

– Я хочу видеть своего сына.

Танаквиль говорила тихо и сдержанно, даже бесстрастно, однако звук её низкого голоса проникал в самый дальний уголок просторного зала, каждое её слово было отчётливо слышно и навсегда застревало в памяти собеседника. Будущих земных правителей учат этому с детства (в школе Олвида в том числе), а Танаквиль, единственная дочь Сатра, этрусского лукумона, была с рождения предназначена в жёны Тодарику Третьему: брачные узы как нельзя лучше способствуют дружбе народов, а государство кельтов хоть и занимало третью часть всего Западного материка, старалось поддерживать дружеские отношения даже с куда более слабыми соседями, чем Союз этрусских городов. Сатр, глава общины города Велатрия, был бессменным председателем Союза, то есть самым что ни на есть царём, только не по праву рождения, а по воле народа.