Дарья Чернышова - Близнецы. Часть вторая

Гоздава сидел на снятой перегородке денника и беседовал с дочерью, пока Ортрун сама затягивала своему коню подпруги. Потом они поменялись – гетман пошел к лошадям, а Рагна взяла мать за руку и сделала один глубокий вдох. Ортрун присела на корточки и сказала:

– Ну, все, дочка. Береги братьев. – Потом она улыбнулась и слегка понизила голос: – А Грета обещала мне, что за тобой присмотрит.

– Еще чего! Это я за ней присмотрю!

Они обнялись. Ортрун посмотрела на Модвина через остренькое девичье плечо и кивнула. Он вывел под уздцы своего крылатого вороного и ее белого жеребца, которого Освальд, когда купил, звал Сахарком.

Модвин вспоминал то далекое время, то многое ушедшее, по чему однажды научится скучать, когда сестра выехала перед строем, сияя красивой броней, и проговорила громко:

– Мы не Синяки и не скрываем своих намерений. Мы идем в столицу, чтобы воззвать к закону и лишить власти человека, который хочет продать эту страну хаггедцам. Пусть каждый решает, с нами он или против нас. Все просто и ясно. – Она развернула коня и взмахнула рукой. – Ворота!

Модвин задрал голову, чтобы найти окно своей комнаты, тяжело вздохнул, а потом заметил счастливого гетмана. Странно, что Ортрун не оборачивалась – так он на нее смотрел.

– Збинек, – тихо позвал Модвин, – можно спросить?

– Давай, – откликнулся тот.

– Как ты понял, что хочешь быть с Ортрун?

Гоздава ненадолго задумался и причмокнул. Кони пошагали вперед.

– Ну, – наконец произнес он, – просто в какой-то момент говорить мы стали даже больше, чем трахаться.

Красный с золотом, белый, черный. Плавный перелив, живой блик, яркий и глубокий, как солнечный луч на большой воде. Знакомая и понятная красота, которую можно услышать и почувствовать кожей.

Но только не теперь: солнце давно уже село, и от воды они были далеко. Нерис, устало прислонившись затылком к шершавому дереву, с расстояния в три-четыре шага едва чувствовала тепло тлеющих углей.

Это краснорожий берстонец спешно потушил костер: что-то в глубине леса встревожило его товарища. Они могли в таком случае обойтись без огня – позвать, например, медведя и всю ночь пролежать у него под боком. Нерис слышала, так делают хранители. Может, и Фаррас так делал. Она обязательно спросит его, прежде чем убить.

«Сначала он, потом Мескер», – решила Нерис, как только пришла в себя. Пусть ее мужчины умрут по порядку. Однако прежде той парочки уродов нужно было как-то избавиться от этой.

Стмелик прохрустел по веткам к месту привала, ведя за собой крупного старого оленя, и вежливо сказал товарищу:

– К утру приговорим.

– М-гм.

До сих пор Нерис гадала, кто из них двоих главный, но теперь поняла – все-таки краснорожий, Ухер. Надо будет начать с него.

Стмелик бросил оружие на землю и тщательно затоптал догорающее кострище. Привалившись к оленю сбоку, краснорожий нахмурился и пробурчал:

– Чего она все время туда пялится?

Олухи. Ясное дело, она пялится в угли, потому что Мескер назвал ее «царицей Нерис». Это означает, что ей очень нужно домой.

О том, что еще это означает, она не хотела думать и не могла.

Нерис попыталась пошевелить ногой, но та отказалась слушаться. Немой язык кровоточил, задетый сломанным зубом. На шее висел очень легкий и совершенно бесполезный амулет.

А всего-то и нужно было, что доползти до стылого кострища, погрызть головешек и срыгнуть вместе с ними дрянь, которую гонят берстонцы.

Они научились этому во время войны. Салиш хотела выведать рецепт у пленных, но выбирала не те пытки или не тех людей. У Ясинты с ее дипломатией такие вещи получались лучше. Нерис напрягла память: там было что-то про яд, сцеженный из жала, толченые травы…

Ухер громко всхрапнул. Стмелик блеснул в темноте открытыми глазами. Достав пузатый бурдюк, он тихо подобрался к Нерис и выкрутил из меха пробку.

– Ну, царевна, – принялся уговаривать седобровый, когда она попыталась отвернуться. – Это же просто вода.

Пить в самом деле хотелось ужасно. Нерис сделала пару жадных глотков, а третий почти весь вылился за шиворот – Стмелик вдруг отнял горлышко и подсунул хлебный мякиш. Пока она кое-как жевала, берстонец отпил из бурдюка и произнес вполголоса:

– Ты мне нравишься, поэтому вот тебе хороший совет. Если спросят о чем-то, а ты не поймешь, что сказать, отвечай: «Псарь и главный ловчий». Запомнила? Ну-ка, попробуй повторить.

Нерис сглотнула, открыла рот, но из горла вырвалось только протяжное сипение. Стмелик дал ей еще воды.

– Давай: «Псарь и главный ловчий».

– Пса… Псат сегтен…

Берстонец усмехнулся и вытащил из-за пояса другой, маленький бурдюк.

Нерис очнулась в холоде. Земля под ногами отдавала тепло неблагодарному камню, а тот только блестел от радости, что кому-то плохо. Надо проверить, надела ли Басти обувь, а то станется с нее бегать тут босиком. А еще выложенный гранитом пол хасбаайского дома грозит ссадинами маленьким коленкам.

И что за поганый стук! Зачем так грохотать? Голова же раскалывается.

У самого лица Нерис мелькнули ноги в стоптанных грязных ботинках. Это не Хасбаай, поняла она наконец. Это Берстонь клятая. Все еще Берстонь.

«Имбирь! – позвала бы Нерис, если б могла говорить. – Отвези меня скорее домой».

На самом деле Басти не бегала по хасбаайскому дому. Ей было всего три месяца, когда царица созвала племена и объявила Нерис своей наследницей. Тогда постоянно хотелось спать, и общее празднество казалось пустой тратой времени. Зато сестры были счастливы, и мать, и тетки, а у отца даже лоснились усы.

Сейчас Нерис видела совсем другие усы: тусклые, светлые и короткие, и их обладатель глядел на нее без гордости или восхищения. Он посадил ее перед собой и надавил на шею то ли шнурком, то ли лентой, но дыхание шло почти что свободно. Душил бы уже как следует. Всему их надо учить.

Усатый еще попыхтел над ухом, снял петлю и куда-то ушел. Потом зазвенел металл: инструменты, монеты, цепи. Он звенел так громко и долго, что Нерис за это время опять научилась ходить. Это было труднее, чем раньше, потому что она отвыкла и потому что правая нога, руки и шея тащили на себе оковы.

– Люблю я Вермару, – прокряхтел потягивающийся Стмелик, устраиваясь на очередной ночлег. – Зря не задержались.

– Надо успеть повидать господина, – ответил Ухер, накапав в кострище вонючего рыбного бульона. – Мне срать, что приказа не было. Он и помрет без приказа. Ну, хватит ей?

– Да должно.

Краснорожий поил Нерис еще более гадкой дрянью, чем та отрава, а она все прицеливалась к ножу у него за спиной. Не выйдет. Надо просто забраться в седло и ускакать. Только и с этим трудности: сейчас не докричаться не то что до Имбиря, но даже до одной из двух берстонских кляч.