Дарья Чернышова - Близнецы. Часть вторая

Новым ранним утром, когда госпожа Ортрун уже ушла, а гетман еще не пришел, Еник осторожно покосился на дремлющего в кресле Модвина и шепотом спросил Алеша:

– Теперь мы отсюда сбежим?

– Может быть, – тихо ответил он и показал на чистые повязки, подготовленные для заживающей раны, – но явно не сейчас.

– Мастер Алеш, – позвал Тетрам, и господин Модвин вздрогнул, как от выстрела пушки, – можно мне на горшок?

– Ну-ка, – откликнулась появившаяся в дверях Ютта, завязывая шаль в узелок под грудью, – давай успеем до прихода гостей.

Гостями оказались сестры – обе сразу. Алеш до этого лишь мельком видел младшую, подвижную девчонку лет пяти, которую то ли боялись пускать к Тетраму, то ли, наоборот, никак не могли затащить. Теперь, когда опасность для жизни мальчика миновала, ему грозили последствия объятий рыдающей сестры.

– Почему ты лежишь? – никак не могла взять в толк она.

– Он встанет, если ты прекратишь его душить, – процедила Рагна, строго одернув темный подол младшей.

– К-хе, – послышалось из глубины подушек у изголовья.

Это повторялось по кругу почти целый день, кроме тех редких моментов, когда Тетрам все-таки поднимался с постели.

«Думаю, уже завтра можно будет прогуляться в сад».

Алеш сообщил об этом Ютте, когда та принесла мальчику легкий ужин, а она, уходя, на пороге шепнула Збинеку Гоздаве что-то, от чего он кривовато – как умел, видимо – улыбнулся. Потом гетман зашел в комнату и молча протянул Алешу руку.

– Добрый вечер, – осторожно ответил он, пожав Гоздаве ладонь. – Мы собираемся с духом для перевязки.

– Собирайтесь, – сказал гетман, рухнув в кресло и усадив обеих дочерей на колени, – а мы поддержим. Правильно говорю?

Грета поцеловала отца в седой висок и всю процедуру пронаблюдала сверху, забравшись на Гоздаву с ногами и крепко держась за воротник.

«У нас с тобой могла быть такая дочь, милая. Только светловолосая и с твоей родинкой над губой».

Алеш возился с бинтами увлеченно, будто собирался вязать из них салфетки, лишь бы пореже встречаться взглядами с детьми.

– Тя, – пискнула вдруг Грета, – а когда можно в салки?

Никто не отреагировал. Алеш поднял голову.

– Это вопрос ко мне?

– Ага, – сказала Рагна и потрепала сестру по черным волосам. – Она всех так зовет. И вас тоже будет. Вы же теперь вместо Баво?

– Хм.

«Надеюсь, нет».

Пока Еник заканчивал сматывать старые повязки, Алеш чуть приоткрыл окно и с удовольствием глотнул свежего воздуха. Гоздава отправил дочерей развлекать брата, поднялся с кресла и спросил:

– Сильванера хочешь?

– Я не пью, спасибо.

– Я хочу, – встрял Еник.

Гетман пожал плечами и жестом позвал его за собой, а Алеш, оставив Тетрама под присмотром сестер, поднялся на самый верх сааргетской башни.

Она была гораздо ниже, чем в Тарде, а лестница закручивалась не столь лихо, как в Кирте. Все здесь было иначе, по-своему и зачастую жутко неправильно, но с большой смотровой площадки открылся почти до боли знакомый вид. Живые поля у плотно застроенных деревень. Лес вдалеке, виноградники чуть поближе, ручей и река на самом горизонте. Где-то в тумане – столичная гора.

И люди. Десятки и сотни маленьких, обычных людей.

– Не прыгайте, пожалуйста.

Ютта встала рядом, положив руки на камни, и побарабанила по ним пальцами.

– Ладно, – ответил Алеш. – Подожду, пока рассосется шов.

Управляющая, глядя вдаль, ласково улыбнулась.

– Насколько я понимаю, вы сделали почти невозможное.

– Госпожа Ортрун умеет вдохновлять на подвиги. Она грозилась сжечь меня заживо.

– О, это она может.

Алеш горько усмехнулся и, обхватив себя за ребра, медленно выдохнул.

– Вы ей рассказали?

«О том, как мне больно смотреть на ее близнецов».

Ютта мотнула головой.

– Нет.

– Почему?

Она повременила с ответом, как будто выискивая, за что зацепиться взглядом.

– Сейчас это не даст ничего, кроме лишней неловкости. Положение и без того непростое. Но помните, что кроме меня правду знает господин Модвин и кое-кто из моих доверенных людей. Если ситуация сложится определенным образом, мы используем эти сведения в своих интересах, будьте уверены.

«Короче говоря, ты меня пожалела».

– Хм. А вы опасная женщина, Ютта. Откуда вы родом?

– Спасибо. Я из Таловец. Слышали о такой деревеньке?

– У самой границы? – припомнил Алеш. «Так вот откуда этот “почечуй”». – Рядом со злополучной заставой.

– Именно. Мой первый муж служил там. Его убила иш’тарза.

– Сочувствую.

Ютта пожала плечами.

– Не стоит. Он был дурной человек, а вдову с младенцем охотнее берут в кормилицы. Так я попала сюда, и это хорошо. Тут мое место. Мой сын похоронен здесь.

«Выходит, мое место на пепелище у Старой Ольхи».

Помолчав, управляющая тихо вздохнула и позвала Алеша вниз, потому что, как оказалось, госпожа желала его видеть.

Они пришли в щедро освещенный обеденный зал, и Ютта оставила Алеша под хитрым прищуром Ортрун, оценивающим взглядом Гоздавы и потупленным взором Модвина. Со стен на все это живописно глазели масляные юные аристократки, теперь уже большей частью, скорее всего, старые и больные.

Госпожа Фретка сразу перешла к делу.

– Вы давали личную присягу Отто Тильбе?

«Я клялся никому не рассказывать, что сплю с его женой. Это считается?»

– Да, – подумав, ответил Алеш.

– Теперь я хочу, чтобы вы присягнули мне. Служите моей семье и будете процветать, – обещала Ортрун, полагая, видимо, что это должно его прельстить. Алеш молчал, взвешивая слова, но она явно не привыкла проявлять терпение. – Да бросьте. У вас все равно нет другого выхода. На колени.

«С чего вдруг? Ты не моя Арника».

Господин Модвин скромно повел плечом, мол, ну что вам стоит. Гоздава это заметил и беззвучно усмехнулся. Возможно, прямо сейчас его люди живо расписывали Енику преимущества службы в вороньей стае. Хорошо, если только на словах.

«Ты был прав, брат. И она тоже права. Измена – это наш единственный выход».

Впрочем, окажись он, например, перед выбором между чумным костром и казнью через сожжение, по закону грозящей клятвопреступнику, Алеш без колебаний предпочел бы второе – чтобы последний шаг сделать самому.

Он встал на колено и, повторяя слова за госпожой Ортрун Фреткой, присягнул в верности ее младшему брату – точнее, человеку, которым этот юноша может однажды стать.

«Если научится разбираться в женщинах и прекратит сутулиться».

Накануне Алеш нашел время и возможность осторожным полушепотом поблагодарить его за то бессмысленное признание над трупом. Он долго подбирал выражения и в конце концов сказал что-то о храбрости на грани глупости. Модвин пожал протянутую руку и ответил, что сделал бы это снова, но потом тихонько признался: рад, что не пришлось.