Дарья Крылова - Под ледяным блоком

Она опустила взгляд на темнеющее на подоле пятно от мази. И как оно появилось? Посреди красивых зеленых узоров, как посреди горных лесов вдруг образовалась… выжженная равнина.

«Я ведь все стерла, – думала она, вглядываясь в черноту овального пятна, – а ты взяло и проступило, еще и предательски ухмыляешься, красуясь здесь и лишний раз не давая мне забыть, кто я на самом деле такая».

Платье было на ней и одновременно существовало отдельно от нее, где-то рядом, так оно могло бы выглядеть на призраке без плоти и крови.

Допив своё вино, Алессандра поднялась. Пусть гости гуляют, а она исчезнет в свей комнате и никто и не заметит, а если заметят, то матушка расскажет всем, какой у Алекс закрытый характер, как быстро она устает от шума.

Её стажировка в Комиссии по делам огнемагии подходила к концу. Завтра она придет в КДО на собеседование на место куратора, если она пройдет его, она получит мантию с фиолетовой полосой, свой кабинет и подопечных. А еще она мечтала о том, как снимет себе маленькую-маленькую квартиру поближе к работе, и как не будет никуда выходить оттуда, кроме работы. И никто в целом мире её не тронет.

«Не смей пасовать перед трудностями, – сказала она себе, – иначе не добьешься даже этого».

В это время, намного севернее, во Франции, несколько десятков студентов магической школы Эдифьер столпились у стены, чтобы увидеть кто из них стал тем самым счастливчиком, кто едет в Британию на фестиваль магических школ. Повисший в воздухе кристалл кошачьего глаза отображал список тех самых избранных, которые были отобраны по успеваемости и отсутствию дисциплинарных провинностей. Алва Арригориага, сын скандально известного ученого Пейо Арригориаги, вряд ли мог входить в число тех, которые едут. Однако, именно его фамилия, а не фамилия его друга, Анатоля де Лакруа виднелась в кристалле. Солнечный свет, падающий через высокие витражные окна, раскрашивал фамилии в самые разные цвета. Его фамилии достался луч, прошедший через золотисто-оранжевый фрагмент стекла и казалось, что буквы подсвечены пробивающимся сквозь бумагу живым неуемным огнем.

– Ты едешь? – прозвучал изумленный голос друга над ухом.

Рассматривающий игру света Алва проигнорировал вопрос. Минерал и многочисленные прожилки цветов интересовали его куда больше, чем даже сам факт что его, ученика, хоть и старательного во всем, кроме точных наук, но давно заимевшего пагубную в глазах профессоров репутацию самого непутевого шутника на всем курсе, отправляют на Магический Фестиваль.

«Как будто летний рассвет, а ты встал рано и весь день впереди, и он весь твой, этот день, и все в нем сложится как нельзя лучше», – подумал он, пробегая глазами искрящиеся разными цветами имена и фамилии студентов снова и снова.

– Так ты едешь? – Анатоль терял терпение, желая поздравить витающего в облаках друга.

Всемогущие маги, как Алва старался ради того, чтобы сейчас увидеть свою фамилию, на карту было поставлено слишком много и дать маху он не имел права. Но… «Арригориага Алва, 5 курс» – гласил кошачий глаз. Что ж, теперь можно забыть о всех тревогах, о страхе подвести отца. Потому что все закончилось.

Он развернулся, ухмыльнулся задорно и ответил:

– Еду. А что, кто-то сомневался?

Можно позволить себе нахальство, даже когда рядом стоит верный старый друг, который столько сил принес в жертву этому листку с перечнем фамилий, которого будил среди ночи, не в силах самостоятельно справиться с паникой, возникавшей при мысли, что в сданной на зачет задаче точно есть ошибка. Можно позволить, ведь Анатоль даже в такой ситуации не способен завидовать. Их дружба была проверена годами, и Де Лакруа смеялся и искренне радовался за Алву.

– Да кто бы сомневался, Алва. Если уж тебя не взять, то кому тогда вообще ехать, мне что ли?

– Да глупости это все, – поддержал ироничный тон беседы Алва, – что ты там вообще понимаешь в этой межкультурной и межрасовой магии? Ты ведь и не интересовался ей никогда!

– Абсолютно не интересовался. Вот еще я всякими глупостями заниматься буду.

Так, переругиваясь в шутку, они пошли в сторону общежитий. Алве предстоял ряд важнейших дел, и все их нужно было выполнить совершенно срочно. Написать отцу, о том, что его сын вовсе не бездарь, а едет на фестиваль, в первое серьезное заграничное путешествие совершенно самостоятельно. Предвкушая это путешествие, сделать запись в личном дневнике. Начать собирать вещи. Отъезд, правда, только через два дня, но можно же начать уже сейчас. И неважно, что вещей не так и много, главное в сборах – это сами сборы, когда ощущаешь себя словно между двумя мирами. Еще не там, но уже и не здесь, словно моряк, увидевший с мачты линию берега и на мгновение ощутивший под ногами фантомную пока еще землю.

А вот письмо домой, в Испанию, в Страну Басков, с новостью о том, куда он едет, должно быть исключительно вежливым, строгим и ни единым словом не выдавать того жгучего, будоражащего восторга, который кипел в нем огненным фейерверком. Он взрослый серьезный человек. Ему целых семнадцать лет, он вырос и на него можно положиться.

Сев за письменный стол и отложив в стороны разноцветные ручки, которые он было схватил, чтобы начать писать дневник, он неожиданно изменил намерения, пододвинул к себе чернильницу, заправил перьевую ручку и решил в начале написать письмо домой.

Вообще-то он много раз представлял себе, как сообщит отцу, что его выбрали как представителя школы на магическом фестивале, и что он почти дипломат, представляющий свою страну за рубежом. Но никогда не допускал, что так может случиться на самом деле. И вот так случилось, и он сидит, подперев рукой голову, ерошит волосы на макушке, там, где они отросли и вьются как хотят, и смотрит, застыв, на белый лист перед собой. «Алва, я на тебя надеюсь», – писал отец в последнем письме. «Ребенок, ты там держись, скоро уже домой», – написала мать.

Точнее, мачеха. Своей матери он почти не помнил. А может быть, не помнил вообще. Те смутные картинки, что всплывали перед внутренним взором при упоминании ее имени, скорее всего были лишь иллюстрациями, созданными на основе воспоминаний отца, которыми тот делился скупо и под редкое настроение.

Алва часто думал, насколько сильно отец любил его мать, что ради женитьбы пошел на полный разрыв со своей семьей, придерживающейся более чем скептических взглядов на брак между магами и людьми из Оставленного мира. В Новый мир, пропитанный чуждой ей магией, она пошла с доверчивой улыбкой, передала ее сыну и скоротечно умерла от какой-то бессмысленной лихорадки, когда Алве едва минуло два года. В семье Арригориага, испокон веков гордившейся тем, что ее представляли лишь сильнейшие из Нового мира, рождение ребенка с характером матери стало лишь еще одним подтверждением, что точка невозврата пройдена и возвращению блудного сына Пейо Арригориаги, пусть даже теперь и вдовца с маленьким Алвой на руках, никто рад не будет.