Сергей Калашник - Фонтан жизни

Девушка молчит. Ну, конечно же, она будет молчать, ведь у нее нет губ…

Точнее губы есть – я это знаю. Просто я их почему-то не вижу. Мне что-то мешает. Я не вижу этой преграды, но я знаю, что она существует…

А губы я видел в прошлый раз! Точно видел! И мне тогда ничего не мешало…

Сколько этих «прошлых разов» было?! Не помню…

– Кто ты?

Голос вновь отдается в ушах, охватывая при этом все мое тело. Теперь я точно знаю, что говорю я. Я пытаюсь сказать еще что-нибудь, но у меня это не получается… Я ощущаю себя рыбой, безмолвно открывающей рот…

Девушка улыбается одними глазами. Несмотря на то, что дождь мешает мне разглядеть все черты ее лица (оказывается – мне мешает дождь!) я понимаю, что девушка улыбается печальной улыбкой. Она моргает своими печальными глазами, которые еще что-то выражают, но этого я понять не могу. Она поворачивается ко мне спиной и начинает удаляться.

Я хочу ее остановить, но у меня это не получается. У меня не получалось даже двинуться с места, я как остолбенел!

Я вижу очертание фигуры девушки. Она обнажена, а фигура ее прекрасна… даже дождь не мешает мне рассмотреть столь прекрасную фигуру.

Девушка продолжает уходить от меня и с каждым мгновением она это делает все быстрее и быстрее. Создается впечатление кинематографа, когда часть движений вырезано во время монтажа. И вот меня полностью поглощает темнота. Вокруг нет ни звука не даже пресловутого дождя. Одна сплошная темнота…

Я понимаю, что эта темнота называется НИЧТО!

Я просыпаюсь в холодном поту. Ноги и руки ватные, где-то глубоко в груди нерешительно скребется чувство страха. Давненько у меня не возникало такого чувства.

Я попытался вспомнить, что же вызвало во мне такие ощущения, но не получается. Я давно привык спать без снов – они отвлекают во время военных действий. Во время войны голова должна быть свежа, а сны не способствуют такой свежести.

Неожиданно заболела голова. Давненько она у меня не болела. Я попытался вспомнить – когда она вообще у меня болела. Не получилось…

Настроение было отвратительное. По-видимому, тюремные камеры не располагают к хорошему душевному состоянию. В голову лезли отвратительные мысли, граничащие с суицидом. И это при том, что я человек подготовленный, и я представляю, как легко сходят с ума люди не готовые к тюрьме.

От всех этих печальных настроений меня отвлек шум в стене. Это прибыл синтезированный завтрак. Или обед? На этой металлической звезде всегда было сложно определить время. Может быть, именно поэтому в переходах висели огромные голографические часы. Я всегда здесь путался с определением времени суток. А здесь в камере ни тебе часов, ни тебе иллюминатора с видом на звезды… От этих мыслей неприятно заныло в груди.

Другое дело на планетах. Везде есть светило по привычному называемое солнцем, и как правило пара, тройка естественных спутников вроде земной Луны. Никогда не потеряешь чувства времени! И ничего страшного, что на каждой планете свое времяисчисление – люди давно уже создали общегалактическое время. И при желании всегда можно время любой планеты перевести в общегалактическое… Хотя многие продолжают пользоваться земным времяисчислением.

Настроение начало улучшаться. Толи – это синтетическая пища на меня так подействовала, то ли приятные размышления о других планетах. Да это и не важно. Главное я начал чувствовать себя намного лучше. Я встал, сделал разминку, но вскоре физические упражнения мне надоели, и я вновь лег на топчан.

Правда, приподнятое состояние духа держалось не долго. Вскоре мне стало скучно. «Было бы не плохо, если бы мне включили какую-нибудь развлекательную передачу» – подумал я, и тут же хмуро ухмыльнулся своей глупой мысли. Заключенных не развлекали голограф-новостями.

Если бы я еще немного побыл в полном одиночестве, то мое настроение вновь испортилось бы окончательно, но этого не произошло…

Входная дверь в мою камеру бесшумно открылась и ко мне в гости пришли полковник Шорла и сам генерал Виллис. Мне никогда не приходилось встречаться с генералом лично, но я хорошо знал его из хроник голограф-новостей и по существующим среди военнослужащих слухам. Он полностью соответствовал моему представлению о нем. Это был огромный хорошо физически сложенный мужчина со строгим выражением лица и проницательными глазами.

Генерал оценивающе посмотрел на меня сверху вниз и сказал:

– Я поздравляю Вас, Дюрон, мы почти разобрались с вашим делом и теперь не видим смысла держать Вас под стражей. Но нам все же придется задать Вам несколько вопросов. Заметьте, от ответов на них зависит дальнейшая ваша судьба.

– В чем же меня обвиняют? – тут же спросил я.

– Если вам интересно, я расскажу все подозрения и обвинения чуть позже, – Жестко сказал Виллис, – или вы поймете все сами…

Виллис оборвал предложение и вопросительно уставился на меня. Наверно, у него была такая манера ведения разговора.

Такого поворота событий я не ожидал, поэтому удивленно посмотрел вначале на генерала, а затем на полковника Шорла. Полковник лишь сдержанно махнул головой – по-видимому, это означало, что мне придется отвечать на все интересующие генерала вопросы.

– Конечно, я готов к сотрудничеству, – сообщил я.

– Вот и хорошо, – Виллис присел на лежак, это говорило о том, что разговор намечается не короткий.

Полковник Шорла облокотился о стену и внимательно слушал и наблюдал за генералом.

– Скажите, какую личную просьбу полковника Гленке вы должны были выполнить на Келсе? – начал генерал Виллис.

Вопрос был провокационным, чрезмерно прямым и даже не завуалированным. Соответственно от меня ожидали такого же ответа.

– Никаких личных просьб полковник Гленке не высказывал, – совершенно искренне признался я. – Наоборот мне показалось, что он чего-то боится и нервничает.

Виллис внимательно посмотрел на меня. Казалось, его глаза излучают рентгеновские лучи, которые просвечивают меня насквозь.

– Верю, – медленно сообщил он. – Полковник Шорла рассказал мне как ты оказался в плену и что там происходило… С твоих слов конечно. Ты ничего добавить не хочешь? Может быть в разговоре с ним ты что-нибудь упустил? Или, наоборот, что-то вспомнил?

Генерал Виллис начал говорить свойским тоном, и, как бы невзначай, перешел на «ты». Эти вопросы подтверждали мои догадки – меня подозревают в измене!

Я на время задумался и потом уверенно сообщил:

– Я могу повторить свой рассказ, но не думаю, что смогу сказать что-то новое, нежели сообщил полковнику.

Я был уверен, что полковник дословно передал ему мой рассказ о пленении. Но даже если полковник в чем-то и ошибся, подслушивающие и подсматривающие устройства камеры будут предельно точны. А в том, что всеми этими устройствами обильно напичкана камера, я не сомневался.