Владислава Николаева - Русланиада

…очень хорошо. Даже захотелось подняться из травы. Не встаю в рост, пододвигаюсь к брату. Наверное, если положить руку под край его короткого верхнего платья, тоже будет хорошо. Сестрёнка продолжает прижимать губы к шее брата, подбородку, сонм наполняется ярким теплом. Я просовываю руку под ткань – под пальцами гладко, тепло, твёрдо. Сонм вздыхает – жарко вдруг стало.

Брат ссаживает сестрёнку с колена, разрушает сонм.

– Зачем ты?.. – недовольно спрашивает сестрёнка. Я тоже не понимаю, тоже недовольна. Хорошо, что сонм развалился, а то бы раздавило общим недовольством… Трудно опомниться от тепла, даже глаза нечётко видят.

А вдруг нападение? Туман вмиг выветривается. В тревоге смотрю на брата. Он продолжает сидеть.

Сестрёнка вновь придвигается к нему, тянет руки к плечам. Он опускает её руки своими. Не понимаю. Он не даёт сонму собраться, не даёт.

– Что с тобой, брат? На твоём лице беспокойство, но ты не даёшь его почувствовать…

– Почему вы не разговариваете с ними?

– С кем? – удивляемся мы.

– С другими, – он поводит плечом.

– С кем нам говорить? – улыбаемся мы. – Только мы здесь, только сёстры.

– Ну а как же жемыжи?

– Что?

– Жемжжины.

– Что?

Он махнул рукой. Ничего не понятно.

– Как вы зовёте тех, кто гнался за нами? Когда мы встретились?

Мы онемели.

– Мы зовём их животными, – твёрдо сказала смелая сестра. – Они выслеживают нас, бросаются исподтишка, убивают. Они хуже всех зверей – лишают жизни не ради еды, а лишь из кровожадности.

– Вы видели? – спросил брат.

– Да, – сестра полыхнула глазами. – Мы видели, как у сестёр шла кровь, их глаза были открыты, но больше не видели. Они кричали и погибали.

Мы тяжело дышали, все как одна, без сонма.

– Сколько их погибло? – спросил брат.

– С начала года солнце миловала.

На его лице отразилась глубокая задумчивость.

Мы посидели немного, а потом он повёл нас туда, где должно было быть хорошее место. Две скалы стояли, прижавшись друг к другу в вечных и прочных объятиях. Из тесной расщелины дугой била белая струя водопада, оканчиваясь небольшим озером у скальих ног. Тут было сыро, но неплохо. Брат собрал укрытия из плотных хвойных лап, насыпал полы сухими иголками. У входа выложил круг камнями, дважды ширкнул руками, и на собранную сушь соскользнул подвижный кусочек солнца.

– Солнце! – воскликнули мы. – Солнце! – Мы заплясали по кругу. – Солнце! Солнце!

Мы протянули руки.

– Нет! – крикнул брат. Мы замерли. Он поднёс ладонь сверху, над рыже-красным хохолком. – Горячо.

Мы попробовали по очереди. Горячо. Ничего горячее в жизни не чувствовала. Так горячо, что больно. Сёстры потирали укушенные ладошки.

– Это огонь, – сказал брат.

– Маленькое солнце, – заметила младшая сестрёнка.

– Совсем крошечное, – подумав допустил брат. – Его звери боятся. С ним вам будет тепло и спокойно.

Мы с сёстрами переглянулись.

– Куда ты?

Руки одна за другой уцепились за него, удерживая на месте.

– Я должен.

Пальцы сжимаются сильнее, добела. Он привлекает нас под сложенный углом навес, а только потом говорит:

– Ложитесь и спите спокойно. Я оставляю вас не во тьме, а с огнём. Помните только, что он кусач и прожорлив. Он любит сухие ветки и шишки. Без них он пропадёт, но много давать нельзя. Иначе он вырастет и станет пожирать всё без разбора… не подведите меня, проследите… и не спалите тут всё.

Он поцеловал нас всех в лоб сухими губами и всё же ушёл в темноту. Нехорошо это. Не должен он уходить. Среди нас его место, не в холодной тьме.

Мы старались следить за огнём, но к исходу ночи задремали. Проснулись к рассвету. Рядом шумела вода. Зря он привёл нас сюда. Не услышать, если кто подкрадётся. Я выбралась из убежища.

Огонь у входа стал маленький. Нагнулась подкинуть шишек. Они оказались влажными.

– Ничего.

Я вздрогнула и выпрямилась.

– Дождь прошёл, – брат стоял рядом. – Пусть гаснет. Солнце встаёт.

Я потянулась обнять его. Он был чуть влажен. Я сжала объятия плотнее, согреть его. Он высвободился, полез под навес. Действительно, там теплее, там все сёстры, тёплые и мягкие со сна. Но вместо того, чтобы лечь, он потянул не проснувшуюся толком сестрицу, нашу самую смелую. Она хлопала глазами. Брат склонился к озеру, зачерпнул пригоршню. Сестрица умылась сидя на подставленном колене.

Я бы тоже хотела, но он не считал нужным меня будить. Я успела проснуться. А остальные сегодня что-то расспались. Уж рассвет забрезжился, всё лежат, закинув друг на друга руки, причмокивают во сне.

Сестра окончательно проснулась, но не торопилась подниматься с надёжного колена.

– Почему вы не пытались говорить с жемжинами?

– С кем? – переспросила сестрица.

Брат вздохнул.

– С животными.

Мы с сестрой удивлённо помолчали.

– Не понимаю, – произнесла сестра. – Они – животные. Твари неразумеющие. Как говорить с ними?

– Пойдём попробуем, – он взял сестру за руку, а она отпрянула и свалилась с его колена.

– Ты что?!

Он замер, так и не поднявшись с колен, одной ногой упираясь, чтобы встать, другую неудобно держа на земле.

– Ты веришь мне? – испытующе спросил он, обращаясь только к сестре. Он не дозволял ей звать сонм, сестрицы продолжали спать. – Веришь?

Она поднялась с земли бледная, резко вздохнула.

– Да, – хрипло слетело с её губ.

Он взял её за руку и повёл по поляне в сторону пролеска, за которым стлалась ещё одна поляна, а потом уже дикий тёмный лес. Мы боялись леса. В нём крылась опасность. На равнине далеко видно. Но брат переубедил нас, сказав, что на равнине далеко видно не одним нам.

Брат шёл впереди, держа сестру за руку, их шаги чуть шелестели в порыжелой высокой траве.

Мне не говорили идти следом. Но и не говорили не идти. Я пошла, не решаясь присоединиться, чуть в отдалении.

Миновали редкий, насквозь просматриваемый пролесок. Поляна шла широко, тёмный бор поднимался стеной в четырёх сотнях шагов. Из глади многоцветной поляны в редких рыжих пятнах сухостоя в некоторых местах торчали одинокие деревья. У одного, почти у леса, стояло на дыбах большое лохматое животное. И брат вёл к дереву сестру, и сестра шла ни жива, ни мертва.

Я упала в траву, прячась. Брат не дозволял сонм. Иначе бы сёстры уже метались в диком ужасе.

Я заметила запоздало, что животное крепко привязано к стволу верёвкой. Кроме как брату привязать некому. Великая в нём сила. Зачем он повёл сестру? Показать, что животных можно не бояться, когда он рядом? Но их много, брат один. Всё равно страшно.

Между моими родными и зверем осталось чуть более вытянутой руки. Я лежала вдали, но слышала хрипы буйно дёргающегося зверя. Он бился на верёвке, но она была крепка, и ствол молод и надёжен. Из-под косм блестели звериные глаза. Оно шумно дышало, сглатывало слюни.