Владислава Николаева - Русланиада

Но потом мы вернулись, и они были довольны и недовольны одновременно. Смелая сберегла горстку красных ягодок и вкладывала теперь по одной в рот своего животного, хотя можно было разом высыпать всю горсть, не подавится. Зверь покорно стоял, не торопил её. Когда смелая подавала новую ягодку задерживал губы на её пальцах. Светловолосый, фыркая, бродил высматривал рыбу, но часто оглядывался, и потому рыба не ловилась.

Брат задерживался дольше обычного. Я не думала, что с ним могло что-то случиться. В конце концов, он самый сильный на белом свете. Мы со смелой несколько раз подходили к дереву, но узлы брата – это что-то. Легче сразу или верёвку стесать острым камнем или уже ствол ломать.

Вернувшийся в сумерках брат первым делом отвязал обоих.

– Не надо больше верёвки, – строго сказала смелая, трогая подушечками пальцев ожог на животе своего зверя. Он улыбался ей сверху вниз. Теперь уж точно не изображал улыбку, а именно улыбался.

– Разумная, – позвал брат.

Они ушли в темноту.

Мне тыкались в шею губы. Пора идти спать. Я зевнула, потянулась, Мои ноги оторвались от земли. Скоро я уже лежала на мягкой подстилке убежища. Засыпать было хорошо, тепло. Меня гладили по голове, легонько щипали за грудь и бёдра, тыкались в лицо и горло губами, но я всё равно заснула.

Проснулась первая. Должна была, но оказалось иначе. В упор смотрели два голубых глаза. Улыбнулась ему, потянулась. Он приник ко мне тесно. Неудобно было при сёстрах… Насилу вырвалась, поползла к выходу, он за мной, недовольный, фыркающий. У входа выпрямились. Брат сидел у ствола и примеривался привязать сразу двоих: высокого темноволосого, держущего в длиннопалой лапе руку разумной, и крепкого рыжего, не сводящего травяных глаз с сидящей у огня доброй.

Брат вскочил на ноги, не выпуская верёвок, его брови сурово сошлись к переносице.

Я покраснела.

– Не виноват он…

«Он», мой зверь, тяжело дышал рядом и загнанно глядел на брата.

– Он ко мне хочет… а мне неловко при сёстрах.

Брат вздохнул, успокаиваясь.

– Возьми его за руку… Отведи на то место, на поляне, у дерева. Я постелил там…

Я скованно нашарила гладкую как руку лапу под взглядами и повела его за собой. С поляны было никого не видно. Тишина, только птицы щебетали. Он ещё нервничал, оглядывался, словно подозревал, что брат передумает и догонит, а потом… Что потом? Уж брат не станет никого убивать из жестокости. Лапа крепко сжималась вокруг моей руки. Я раздумывала, как успокоить его. Вспомнила первые слова первого, как его порадовало, что смелая стала нагой, как он. Пускай помурлычет.

Я высвободила руку. Он резко остановился. Я встала на насыпанную братом сухую жёлтую траву, взялась за подол платья, потянула наверх.

Он смотрел на меня достаточно долго, чтобы мне захотелось скрестить руки на груди. Он потянулся лапой и убрал их, заменил своей горячей чистой лапой. Он не гладил, а скорее ощупывал меня. Пару раз склонялся, чтобы коснуться губами избранных мест, потом сообразил, что сидя будет удобнее. Посадил меня к себе на руки, а потом, я и глазом не успела моргнуть, уже лежал на мне. Я не стала останавливать его, хотелось увидеть его успокоенным и довольным.

Зверей становилось больше. Брат реже связывал их – им это было обидно, а мы больше не боялись. К тому же, от верёвок оставались ожоги, и жалко было, что им больно. По утрам и вечерам приходилось разбредаться из тёплого, но тесного убежища. Ночью животные оставались снаружи, грея друг друга спиной к спине. Я просила брата передать своему, что лицом к лицу было бы теплее. И брат передал мне его ответ: «Я не стану обниматься с сообразительным, как с тобой».

Днём животные уходили за скалу, что-то делали у леса по наставлению брата. Брат уходил за новой парой зверей.

В один вечер мы сидели у огня. Слева от брата ютилась младшая, а справа уже было некому. Вид у брата был утомлённый и озадаченный:

– Неловко получилось… – несколько раз произносил он, ни к кому не обращаясь.

Бодрый переглядывался с гордым, и их морды разрезали улыбки. Кажется, они были уверены, что если брат заметит, им влетит.

Сёстры двинулись к убежищу, засыпая, животные устраивались у входа, а брат сидел и раздумывал.

Утром мы нашли его на том же месте. Неловко прошли мимо, и уже вернулись из леса – он был на прежнем месте. Нас всех беспокоило его состояние. Сёстры отправили к нему разумную, звери – первого, сообразительного. Они заговорили с ним на разных языках, стараясь не мешать друг другу.

Разумная: Что беспокоит тебя, брат наш?

Сообразительный: Она осталась одна. И он один.

Разумная: Мы с сёстрами боимся за тебя…

Сообразительный: Он никогда не оставался один. Ему плохо.

Разумная: Ты бледен…

Сообразительный: …да, вряд ли он пара такой тонкой юной девочке…

Разумная: …плохо ешь и спишь.

Сообразительный: …но ты же не дашь ему сгинуть?

Разумная: Мы ведь не потеряем тебя? Не расстанемся с тобой?

Брат повернулся от одного вопрошающего взгляда к другому. Вскочил и побежал через поляну, не догонишь.

Мы беспокоились. Сообразительный повёл нас смотреть на то, что они делали за скалой. Я не понимала, что там можно смотреть. Знаю, они ломали зачем-то деревья, но чего смотреть на пеньки? Звери были оживлены, как будто предчувствовали, что их похвалят, только хвостами за неимением не виляли. Нетерпеливый тащил меня за руку, я едва поспевала, он дёргался поднять меня на руки, я решительно останавливала его. Знаю, как там кататься в его руках, когда он подскакивает от нетерпения.

Мы вышли на пригорок и пораспахивали рты. Звери довольно улыбались, следя за нашими лицами. Чуть ниже высилось огромное укрытие из древесных стволов. Младшая жизнерадостно вилась вокруг, пыталась первой вскочить по скату внутрь, и ей с готовностью подали лапы, но разумная остановила её, посчитав, что убежище без крыши и с полом волнами не окончено. Сообразительный понял про крышу и пол жестами и дал понять знаками и несколькими грубо произнесёнными словами, что понимает про крышу и пол.

Брат пришёл вечером. Позвал младшую. Звери повскакивали на задние лапы. Он глянул на них, взял младшую за ладошку и молча ушёл.

Звери сели на траву. Мой положил белокурую голову обратно мне на колени. Я гладила его – одно из редких спокойных занятий, во время которых он умудрялся не дёргаться нетерпеливо. Ему нравилось. Лежал с полуприкрытыми глазами… но сегодня что-то беспокоило его. Он нервничал. И остальные тоже.

…Единственный для сестёр брат нервничал. Младшая припрыгивала на ходу. Блаженны неведающие… Брат сглотнул.

– Ого! – воскликнула девчонка и остановилась, оробев.

Зверь был размером с медведя и рычал соответственно. Младшая посмотрела на брата. Брат встретил её взгляд. Так и спрашивал её взгляд: А другого не было?