Тея Вельмо - Пятое разделение

Утром следовало забежать к Марте-булочнице. Они с мужем Кириллом держали мельницу с хлебной лавкой. Честнее было бы сказать, что к их пекарне просто была пристроена красивая мельничка для атмосферности и красоты, никто муку здесь уже, конечно, в хозяйственных нуждах не молол, все привозили с большого мелькомбината, но мельничка тем не менее работала и можно было, засыпав горсть зерен получить себе холщовый мешочек с вышитой надписью «все перемелется». В давние времена – еще даже до шальной былинной молодости Савросьи – в Заиндене мельница была, и съезжались на нее с зерном в положенную пору семьи и мельник сам был мужик зажиточный и основательный, поставивший в Заиндене кроме дома и мельницы непокоевы хоромы с каменным подклетом – чуть поодаль, на взгорке, откуда видны были окрестности до самой туманной сини закругленного края земли.

Окрестности, надо сказать, были устроены здесь щедро и гармонично: боры перемежались лугами, немного поодаль начиналась степь с озерами, в которых вода была трех видов: соленая, щелочная и пресная, в одном бору были болота с ягодником, на краю другого бил горячий ключ, на который ходили стирать и купаться летом, а зимой – попросту любоваться.

Местный врач – Александра Андреевна, жена учителя и, собственно, мать этого большого семейства, уже договорилась с плотником Андреем о красивом срубе с купальней, в которой можно будет делать «воды и ванны», но Тевье, очередь которого была листать книгу законов в Домине в тот день прошлой осенью, когда Александра Андреевна пришла узнать, как получить на все государевы разрешение и одобрение, посоветовал ей не ввязываться ни в какие волокиты, потому что скорее умрешь, чем получишь все бумаги, а идти к Савросье и сговорить ее на партнерское ведьмовство по самозанятости. Александра Андреевна поначалу со смехом отвергла даже идею совместного дела с Савросьей, с которой у них было множество расхождений по врачеванию, но, взвесив все, прихватила свою рябиновку и постучала к Савросье во двор. О чем они говорили в тот вечер уже не так важно, но ранней зорькой (осенней зорькой, часов в десять) обе они уже стояли на Горе с какими-то исписанными листами в руках, а Лены в шесть рук накрывали стол к утреннему чаю в общем парадном флигеле.

Лешуня, встречая у колодца Савросью после того бабьего сговора проворчал, что мол, понятно, зачем пять баб на одну думку, две запутывают, одна распутывает, одна раздумывает, одна передумывает, но отдал ей самодельный чертежик ряма, к ключу примыкающего, на котором было отмечено, где можно копать, где нельзя, чтобы не повредить по незнанию ничего.

– Мое это хозяйство болотное, а ты не зашла, не спросила!

– Да будет тебе, Лешуня, – непривычно тихо сказала ему Савросья, – как я без тебя на болото зайду? Просто хотели сначала сами все понять, а потом уж у тебя разрешения просить…

Тут Савросья за спиной Лешуни заметила тетку Катышеху, одну из тропиночных, еще не определившихся в бытовании, а потому не совсем своих, ковылявшую домой с сумкой на колесиках из магазинчика на торжке, и внезапно повысив голос препротивно закончила: «Все тебе, чудище оглоедное, мало куражится, весь забор на ту сторону завалил, подымай теперь силою своею богатырскою, тока не надорвися!» – и ухватив за ремешок потащила Лешуню прочь с чужих глаз в ограду к дереву, договаривать.

С тех пор многие были включены в задумку Александры Андреевны, дело двигалось и только Фаустов Муж громко и со значением говорил, что ничего, конечно, не получится, потому что взялись неправильно, так не делается и ни у кого еще не получалось и никогда не получится. Огородницы его поддерживали, а Василий, достав каких-то альбомом из своих монарших архивов, отнес их Андрею и долго они еще, пригласив Тевье, Учителя и даже Бороду что-то чертили, считали, писали, переписывали и наконец чистый вариант отдали Учителю, а тот подбросил его на столик своей жене, сказав, что дети в школе проект делали, вдруг пригодится.

Остатки старой мельницы стояли неподалеку от горячего ключа, определяя границу между степью и бором. На степи ветер как раз успевал разогнаться для кружения лопастей, но тех, которые были давно, уже даже и в воспоминаниях Савросьи не было, а лопасти новой мельнички у пекарни радовали алым цветом и крутились хоть и медленно, но исправно, заманивая новых любопытствующих перемолоть все, что есть в муку.

Марта каждый день выпекала хлебцы со вкусом сегодняшнего дня – на три сотни жителей самого Заинденя и пару сотен для заезжих, для которых хлебцы относились на торжок, в постоялый двор и немного оставалось на самой мельничке для гостей. В маленькой кофейне при пекарне всегда были и пряники печатные, и пироги, и пирожные, и сухарики сахарные и соленые, а вот сами хлебцы Марта держала только в лотках пекарни, да и не за чем их было в кофейню выкладывать, их разбирали уже к девяти утра, всем хотелось поскорее узнать, что же им судьба сегодня приготовила.

Тесто для хлебцев Марта делала на воде их колодца, добавляя в нее отвары трав и ягод, в муку намешивала добавок из бесчисленных мешочков, заготовленных в пекарне после сушки на солнце и ветру ростков и кореньев, в них намолотых, принимала от птичницы яиц, от молочницы масло, творог и пахту и замешивала тесто, которому давала подняться три раза прежде, чем разделить его на пятьсот хлебцев. А потом уже в каждый добавляла по своему видению то соли, то сахара, то перца, то всего вместе щедрой горстью, а иные оставляла пресными, чтобы мог человек подумать, а чего же ему на самом деле хочется.

Туристы каждый раз советовали добавлять к хлебцам бумажные ленточки с текстами предсказаний, но Марта говорила, что умному и без слов понятно, а дураку говори, не говори – все без толку.

В конце года к Марте всегда заходил повечерять Борода и они смотрели записи, которые вела Марта каждый день на каждый хлебец, и Марта все говорила, что вот бы настало время, когда можно будет всем только радости в каждый день добавлять, но Борода не соглашался с нею, говоря, что радость тоже приедается и перестаешь ее чувствовать и тогда она не радость, а обыденность, а потому всего надо понемногу, чтоб не приелось и не обрыдло.

Слово было угловатое, гремучее и пакостное и Марта соглашалась, что уж лучше с солью и перцем, чем обрыдло, и показывала Бороде задумки на следующий год.

Кирилл их посиделки не разрушал, уходил на это время к Андрею или в кузню к Григорию, а то и собирал их вместе на своей мельничке и они обсуждали новые жернова и вороты и собирали маленькие мельнички с вертящимися лопастями на праздник летающих мельниц, который каждый май собирал в Заиндене сотни приезжих, а местные команды соревновались друг с другом в высоте и красоте полета своих мельничек, которые строили втайне друг от друга, придумывая все новые удивления. Кирилл с друзьями мельнички собирал для забавы и сувенирной лавки, они участвовать в соревнованиях не могли по причине своего мастерства в этом деле, а были много лет судьями.