Сана Джин - Далюэрона. Часть 1. Начало

Когда мои бабушки и дедушки были живы, меня ещё не было на этом свете. Они не узнали меня, не почувствовали, как сильно я их люблю. Поэтому мне оставалось только чтить их память и совершать Далюэрону из года в год. Это был мой единственный способ общения с предками. Во время обряда, я чувствовала духовное единение с ними и близость, которую не могла ощутить в обычные дни. Это может прозвучать грубо и даже кощунственно, но когда проводила обряд поклонения – это было то же самое, что сходить на чай к бабушкам тысячу раз, получить тысячу свитеров на Рождество и услышать миллион историй от дедушек. Вот чем был для меня этот обряд. Во время обряда тоска по утраченному уходила, потому что мои предки были со мной. А ещё именно в этот день, всего на несколько часов, я переставала хромать. Во время обряда все мои увечья будто бы исчезали, и я была такой же, как все. Я чувствовала себя сильной, во мне просыпалась давно заснувшая надежда…

Как кто-то может отнять у меня это?

– Ты уверена, что поняла всё правильно?– спросила я, прекрасно понимая, что зря задаю этот вопрос. Стейша молча кивнула. Я встала с кровати. Размяла спину, мой ушибленный кобчик уже не болел.

– Пойдём!– сказала я, улыбнувшись,– я и так сидела дома целую неделю. Пора размять косточки! Звони Нэйту, настало время для проказ! – я почувствовала, как по лицу расплылась хитрая улыбочка, которая отразилась в глазах Стейши, как в зеркале и больше напомнила мне звериный оскал.

Настало время для шоу!

Грешник вышел на тропу!

***

Это был едва ли не лучший день из череды серых, одинаковых и неудачных. Лучшим он был, по крайней мере, уже потому, что сегодня мне не святило упасть хотя бы разок, сегодня я была на колёсах, и, увы, не совсем на тех, на которых хотелось бы быть.

Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, когда мама катила коляску вдоль аллеи, и мне в кои-то веке не было стыдно за то, что я не на ногах. Сегодня был мой день, один из немногих, когда мама решила уделить мне все свои двадцать четыре часа. Такое редко случалось, после того, как мне исполнилось двенадцать и меня стали интересовать мальчики. Ну, не получилось из меня идеальной дочери-подружки, какой мама, наверное, хотела меня видеть. Мы были слишком разными, смотрели на жизнь под разными углами и если я открывала рот, мы почти всегда спорили и, в конечном счёте, я чувствовала себя полным дерьмом.

Но если у мамы была отдушина в лице моей старшей сестры, более послушной, покладистой и солидарной с мамой чуть ли не во всех вопросах (иногда до тошноты) то, у меня не было такой гавани, места, человека, куда бы я могла податься в случае кризиса. Была, конечно, Стейша, но некоторые вещи не раскроешь даже родственной душе, начнём с того, что в некоторых вещах трудно признаться даже себе. Нужен человек, который любит и принимает тебя просто потому что ты – это ты, безусловно. У меня не было. Во всяком случае, я этого не чувствовала.

Но сегодня был этот день. День, когда я и мама провели вместе больше двух часов и ни разу не поспорили. Возможно, потому что я по большей части молчала, но иногда даже молчание говорит многое.

Когда я уже подумывала причислить этот день к списку лучших, случилось это.

Мы уже собирались повернуть к дому, когда мой взгляд зацепился за ядовито оранжевую блузку нашего директора, слов я не слышала, но зато видела лицо: тонкие губы изогнулись в презрительной усмешке, и не оставляли простора для фантазий.

Правое запястье, сверкая множеством браслетов, переливалось на солнце, как кожа рептилии, массивные кольца на толстых пальцах-сосисках выглядели безвкусно, и даже с приличного расстояния больше уродовали руки женщины, чем украшали. Она тыкала маленькому мальчику в грудь, с такой силой, что тот пошатывался от каждого тычка. Её необъятная фигура наступала на малыша, вынуждая ребёнка отступать назад, с тротуара на проезжую часть. Наблюдая за всем этим, я не могла понять, почему в мире существуют такие люди, энергетические вампиры, люди настолько токсичные, что их яд воспринимается как что-то естественное.

– Как думаешь, зачем нужны такие как она? – вопрос вырвался из меня особо ни к кому не обращённый, но с моим везением, не нужно быть гадалкой, чтобы узнать, что мама приняла это на свой счёт.

– Нельзя говорить такое о взрослых! – в голосе явно был укор. Мама завела свою шарманку. Опять двадцать пять. Споры на эту тему не имели конца, маме претило, что я всегда высказывала то, что думаю, и неважно, что я могу быть права, "взрослые"– не предмет осуждения, а только лишь послушания и никак иначе. Такой была философия моей мамы.

Я тяжело вздохнула и закатила глаза. Настроение испортилось, мир потускнел. Не говоря ни слова, мама развернула коляску, мы направились к дому. Вкус горечи заполнил мой рот. Неверие и возмущение вспыхнули где-то внутри меня и угрожали вот-вот разорвать.

– Неужели мы просто уйдём?! – голос мой ослаб и дал петуха. Я повернула голову к маминому лицу и встретилась с поджатыми губами и тяжёлым взглядом.

–Мам!– возмутилась я, но мама не ответила, только сильнее сжала губы, так сильно, что они потеряли свой цвет. Разочарование тисками сдавило мне горло, хотелось убежать отсюда куда-то, где никого нет. Не отдавая себе отчёта, я вскочила с коляски, ноющая боль в копчике приветливо поздоровалась, но сейчас мне было не до неё, я тупо отмахнулась от неё. Не зная до конца, что предприму, я поковыляла в направлении мальчика. Мама не сдвинулась с места. Каждый шаг отдавался тупой, свербящей болью в копчике, о том, как я выгляжу, старалась не думать, главной задачей сейчас было – добраться до мальчика, хотя я не очень понимала, что скажу или что сделаю, я знала лишь одно: неважно что, нужно было сделать хоть что-нибудь.

Пока я размышляла, что скажу или сделаю, следы виновника уже успели стать ветром, а мальчик пялился на меня во все глаза, сначала я не поняла, что с ним, но когда я почти доковыляла до него, протянула руку, глаза ребёнка наполнились слезами, нижняя губа задрожала, парень бросился наутёк с криками: МООООНСТР!!!

Рука моя так и осталась висеть в воздухе, вкус горечи во рту стал острее, где-то внутри образовался вакуум. Я всё ждала, прислушивалась, может, услышу позади шаги мамы. Стояла я долго. Но ничего не случилось. Уши, вдруг, заложило, как после взрыва, так словно я под толщей воды. Я не слышала ничего, кроме белого шума в голове.

Постепенно белый шум сформировался в мысль: всё равно ты одинок, как ни крути.

Что-то во мне тогда дало трещину, но осознала я это гораздо позже…

А пока у меня созрел план…

– Сколько сейчас времени? – шёпотом спросила я, плетясь позади высоченного Стива, для моих ста пятидесяти семи сантиметров роста, его сто восемьдесят были как высоченная сосна для только что проросшего расточка. Короче, недостижимой высотой. Впереди всей нашей процессии, стараясь не шуметь, шла Стейша. За ней вереницей неуклюжих тел, как утята за мамой-уткой, шли мы трое, неизменные члены нашей команды. На улице сейчас темнело раньше обычного, такой расклад был нам только на руку. Дело мы затеяли недоброе, такое, которое нужно совершать только под надёжным покровом темноты. Орудия преступления тоже были при нас. Стейша сегодня была осветителем, она подсвечивала нам путь фонариком, чтобы, кто-нибудь из нас, горе преступников, не запорол всё дело, из-за того, что ноги завязались узлом. Следующий сразу за кузиной, Нэйт был ответственным за то, чтобы я вознеслась на непостижимую высоту, он нёс тросы и снаряжение альпиниста, которое я логично и просто называю "упряжь". Стив стал бы самым главным подозреваемым, в случае провала операции, он нёс в рюкзаке, собственно, само орудие преступления – баллончики с краской. Дело было в том, что я замыслила вендетту, страшную, но справедливую месть. И мстить я собралась не просто кому-то, а директору нашей горячо любимой школы, Миссис Тэуд. "Миссис Жаба", как называли её все без исключения, в том числе и учителя, разумеется, не в лицо, имела гаденькую привычку оскорблять и терроризировать слабых. Она не гнушалась ничем, давила на самое больное и любила использовать слабости других в своих целях.