Александр Сеземин - Затянувшийся отпуск с черной кошкой

Монах ждал меня у дома. Мальчишка лет пяти с грустными глазами что-то мастерил из деревянных чурочек во дворе. С затаенной надеждой посмотрел на меня и опять уткнулся в свое дело.

– Внук, Сережка, с дочерью у меня живут, – пояснил Петро.

Мы зашли в дом. Нас встретила молодая женщина, пряча глаза, поздоровалась и скользнула в другую комнату, притихла там, прикрыв дверь. Я не успел ее разглядеть, но меня обдало болью, обидой и отчаянием, границ у этих эмоций не было, чувства зашкаливали.

– Ольга, дочь, – поняв мой немой вопрос, прошептал Петро и махнул рукой, – от мужа ушла. Видеть никого не хочет. Беда.

Телевизор. Был такой когда-то у моих родителей и только, наверное, в такой глухой деревне до сих пор мог сохраниться. Ламповый!

– И он работал? – недоуменно спросил я.

– Вот представь, показывал, а сейчас только звук, изображения нет, рябь.

Мы выдвинули тумбочку с телевизором из угла, я снял с него кожух и, примостившись сзади на табуретке, начал копаться в пыльных внутренностях. Порывшись в тумбочке среди старых бумаг, Петро нашел и инструкцию к телевизору с электрической схемой.

Чутье, мое чутье. Оно работало и здесь. Это бесполезно пытаться объяснить словами. Конечно, я обладал базовыми знаниями в электронике, помогала схема телевизора, но еще каким-то образом я чувствовал неисправности. И это была не моя заслуга, нужная информация приходила извне, я только использовал ее. Только теперь до меня дошел смысл выражения: «Мастер от бога, ученый от бога, писатель от бога» и тому подобное. Таким людям все дается свыше. Это великий дар. Но вот хорошо ли это? Как распорядиться этим даром? Ладно, если во благо, и не дай бог, во зло. А что такое благо, зло? Кто является мерилом этих понятий? Не все так просто. А на что я растрачивал задатки своего дара, зарабатывая деньги на бирже, ничего не создавая, – пришла вдруг за работой и такая мысль.

За такими размышлениями телевизор я отремонтировал, почистил, подул, пошевелил лампы, подпаял ветхие проводки, изображение появилось, и семья собралась посмотреть программу.

Молчаливая Ольга все же не утерпела, вышла из своей комнаты и устроилась в уголочке с вязанием.

Собирая инструмент, я опять уловил волну ее эмоций. В случившейся трагедии не было вины Ольги, и что меня хоть как-то успокоило, в ее чувствах не улавливались безысходность и обреченность, слабый лучик надежды пробивался сквозь темень, окружившую сознание. Тянулась к свету и душа Ольги, чистая и добрая, ласковая, с неизрасходованным запасом преданности. Она раскрылась и доверилась своему мужу, а взамен получила зло, которое не смогла пережить и простить. Как ей помочь? Как отогнать прочь беду, чуть не поглотившую ее? Провидение молчало. Видимо, здесь оно было бессильно. И я, мастер, был бессилен.

Весть о починке телевизора у Монаха быстро разнеслась по деревне. Просьбы посыпались одна за другой. У селян накопилось много сломанной техники, отремонтировать все я физически не мог. Просили оживить и откровенный хлам. Приходилось терпеливо объяснять, что это уже никогда не заработает. Я оборудовал себе рабочее место у Николая в сарае, привлек к ремонту и его. Он был рад моему частому присутствию, охотно занимался починкой, от выпивки воздерживался. Дела пошли быстрее.

Вместе мы сделали профилактику и беларуське, прицепили к трактору прицеп, установили в нем доски для сидения. Можно было ехать в соседнее село – кончалась солярка для дизеля, да и жители уже давно просились. Отъезд Николай назначил на следующий день с утра. Людей набился полный прицеп, многим надо было ехать: в магазин, больницу, родственников навестить. Уехала и тетя Шура. Мы со Степанычем остались вдвоем.

За ремонтом я, честно говоря, совсем забыл о своем ночном видении, о Марфе. Тем не менее исподволь чувствовал нарастание какого-то напряжения и тревоги вокруг себя, но не мог понять, с чем это могло быть связано. На помощь мне пришел Степаныч.

– Ты к Марфе когда собираешься? – с хитрым прищуром вдруг спросил он. Проводив трактор, мы шли к нашему дому по опустевшей деревне.

– Ох, я и забыл совсем, – попробовал отговориться я.

– Ты с этим не шути, – серьезно заметил Степаныч и повел головой и глазами вверх. Затем прямо посмотрел на меня, ожидая ответа.

– Пойду… сегодня, – посерьезнев, ответил я и, не выдержав его требовательного взгляда, опустил глаза. Моя тревога четко связалась с невыполнением требований видения.

– Ну вот и иди, – останавливаясь, подытожил он. Мы стояли у калитки во двор Марфы. – Иди, не бойся, все хорошо будет. Я тебя у нашего дома на скамейке подожду.

Степаныч ободряюще похлопал меня по спине и, не оборачиваясь, заспешил к своему дому. Незваные гости не могли долго стоять даже у калитки.

Вот он, дом Марфы. Два пустых окна из-за кустов сирени за невысоким забором внимательно разглядывали меня. Но враждебности, строгости в ответ на мое присутствие, как в прошлый раз, не чувствовалось. Лишь настороженность – как я себя поведу, что буду делать. Вдруг потребуется вмешаться и остановить званого, но незнакомого гостя.

Я собрался с силами, решительно выдохнул и потянул калитку на себя. Жалобно скрипнули петли, калитка давно никем не открывалась, но все же подалась и пропустила меня. Я шагнул в неизвестность.

За лето сирень сильно разрослась, поэтому пришлось осторожно идти вперед по узкой дорожке, отводя и придерживая руками тонкие, переплетающиеся друг с другом веточки. Как бы их не надломить, не причинить боль и сразу, и непоправимо не испортить отношение к себе. Холодок пробегал по спине, но это был не страх, а скорее волнение от предстоящей встречи с неведомым.

Сирень осталась позади, ветки за моей спиной сомкнулись и отрезали меня от внешнего мира. Я оказался на открытом пространстве. К дому вела дорожка, выложенная по краям небольшими камнями и заросшая за лето мягкой травой. Слева и справа от нее благоухали цветы, на удивление, не увядшие за лето. Часть растений, названий которых я не знал, уже, видимо, отцвела, другие, наоборот, были в самую пору цветения. Аромат и разноцветье боролись за первенство. Что лучше, наслаждаться красотой осязаемой или зримой? Кто знает. А можно ли вообще почувствовать и понять гармонию формы, цвета и запаха? Очарование этому месту придавала еще и удивительная композиция цветов друг с другом. Я улыбнулся и стоял так завороженный, не смея двигаться дальше. Создавая этот цветник, Марфа вложила в него свою душу, и наверное, она до сих пор витала здесь. Осторожно ступая, боясь потревожить и нарушить эту красоту, я все же двинулся к дому.

Три ступеньки, невысокое крыльцо, над ним крыша домиком, засов на двери, вместо замка – деревянная палочка. Осторожно достал ее, положил рядом, отодвинул засов и, взявшись за медную ручку, потянул дверь на себя. Она легко открылась, и я, шагнув вперед, оказался в узких сенях. Дверь закрылась, полумрак окружил меня – свет проникал сюда через маленькое оконце на противоположной стене. Но я успел увидеть следующую дверь, ведущую в дом, впереди, слева. Касаясь стены рукой, сделал два шага и остановился, вздрогнув. Из темноты смотрели, не мигая, два глаза, горя желтым огнем. Страх сковал меня, я замер.