Ярослав Щипанов - Хроники тихого охотника

Скоро поумнеют!

Внезапно раздаётся звонок телефона, лицо Томпсона искажается, и тот мгновенно разворачивается, крича во всё горло: ALARM! Но, разобравшись, что это телефон, он грязно ругается и роняет голову на руки.

Дрянь, всё дрянь!

Что, опять неисправные торпеды? – предположил я

Ещё сколько! Девять подряд! ДЕВЯТЬ! – прорычал Томпсон и сплюнул себе под ноги.

Я киваю и невесело ухмыляюсь, у самого в последнем походе пять торпед подряд не сработали. Когда мы пришли на базу, у меня было дикое желание набить морду начальнику интендантской службы за такой подарок!

Ладно, идём к нашим! Вон Зайтлер припёрся, наконец!

Киваю ему и, взяв свой бокал пива, иду вместе с Томпсоном к столу командиров, но только мы подошли, как на мое место тут же приземляется какой-то лейтенант и задирает кверху ноги.

Ты что охренел? – ревёт Томпсон, хватая парня за воротник.

Тот от страха аж побледнел, а Филипп наклоняет его к себе и дышит прямо ему в рожу.

Чтобы я больше тебя здесь не видел, сопляк недоношенный! – орёт он ему в лицо и практически швыряет парня через два стола на пол.

Мельком глянул на него, живой и чёрт с ним! Я подхожу и протираю рукой сидушку кресла, как будто смахивая с неё грязь, и сажусь за стол, рядом со мной садится Томпсон. Кроме нас двоих и Зайтлера за столом сидят ещё трое: Вагнер – командир U 43, Савилов, тоже русский, как и я, и Труман. Зайтлер разливает нам всем настоящий ирландский виски, где он его достал – понятия не имею, ведь Ирландия вот уже как год оккупирована конфедерацией.

Мы поднимаем бокалы и выпиваем, не чокаясь. Крепкий алкоголь обжигает внутренности, но мы к такому привыкли. Я поглядываю на Трумана, всё жду, когда он задаст нам всем вопрос, которого мы так боимся?

Наконец, тот вздыхает и оглядывает нас.

Есть новости про Кеша?

Минута молчания, затем Томпсон также вздыхает и опрокидывает бокал виски.

Нет!

Ясно… Я так и знал, когда потерял с ним радиоконтакт.

Минута тишины, потом он, торопясь, спрашивает:

Неужели никто вообще ничего не знает?

Нет.

Есть еще шанс?

Нет.

Выпущенный изо рта сигаретный дым неподвижно висит в воздухе.

Да… АСЫ… многих уже нет! Из нашей флотилии из двадцати осталось всего семь. Всего семь!.. Гюнтер, Эмин, Франц… всем им досталось почти в одно и то же время – мае. У Вагнера просто сдали нервы, он застрелился у себя в комнате в санатории. Больше всего не повезло моему соотечественнику и другу Валере Мещерякову – командиру русской Щуки «Щ – 100», прикомандированной к нашей флотилии за два месяца до моего первого похода! Зажало между перископом и бронеплитой рубки, когда ту протаранил эсминец. Я тяжело вздохнул: «Да… из шести «медведей», как нас называли, остались только я и Савилов, и нет абсолютно никаких гарантий, что следующими не окажется кто-то из нас».

Ещё раз молча выпив, мы переводим разговор на другие темы.

«Старик», ты когда выходишь? – спрашивает меня Томпсон, смотря на меня мутным взглядом

Завтра утром в восемь.

Тот кивает, оборачивается и, икнув, произносит:

– А где Кальман?

– Он точно не придет.

– Ясно почему, – фыркает Савилов

Кальман вернулся позавчера с тремя победными вымпелами на приподнятом перископе – три транспорта. Последний он потопил при помощи орудия в мелких прибрежных водах. Мне невольно вспомнился разговор с ним в штабе: «Потратили на него больше сотни снарядов! Море было бурное. Нам приходилось стрелять под углом в сорок пять градусов с лодки, находящейся в надводном положении. Вечером перед этим, в 19:00, мы торпедировали еще один из-под воды. Два пуска по кораблю водоизмещением двадцать тысяч регистровых тонн. Потом они погнались за нами. «Банки 2 2 Банки – жаргонное название глубинных бомб. Небольших жестяных бочонков, начинённых мощным взрывчатым веществом, предназначенных для борьбы с погружёнными подводными лодками » сыпались целых восемь часов. Должно быть, они израсходовали весь запас у себя на борту».

Мы проговорили ещё минут десять, после чего Томпсон, снова икнув, встал и нахлобучил фуражку.

Пойду отолью!

Провожаю его взглядом и, покачав головой, делаю ещё глоток виски, оборачиваюсь: кто-то из офицеров U 43 выхватил пистолет и заорал: «Ложись»! Я просто сполз по креслу вниз, и в ту же секунду раздались выстрелы, уже по привычке загибаю пальцы на каждый из них. После восьмого выстрела стрелявший, явно довольный собой, орёт:

Вот что значит подводный флот!

В стене напротив нашего стола выстреляна кривая рожа.

Другой идиот принялся поливать всех из опрыскивателя, а третий резать галстуки добытыми где-то ножницами. Хорошо хоть нас этот дурдом не коснётся! Даже среди в хлам пьяных матросов не возникнет желание лезть на собственного капитана просто из-за инстинкта самосохранения.

«Старик», а ты знаешь куда тебя отправляют? – задал вопрос Савилов.

Я утвердительно кивнул, не сводя глаз с жидкости в своём бокале.

И куда? Если не секрет? – вклинился в разговор Труман.

Северная Атлантика!

Вновь наступило тягостное молчание, я не удивлён их реакцией – 10 лодок потоплено в том районе за последний месяц. И нет никаких гарантий, что и я не окажусь в их числе.

Ладно, не нагнетайте! Что может случиться со «Стариком»? Ведь не зря же он за десять боевых походов сто тысяч тон утопил?! – вклинился Зайтлер, хлопая меня по плечу.

Сто пятьдесят пять! – сухо поправил его я и отвернулся к сцене.

Оркестр как раз начал играть новую песню, выждав куплет, певица запела:

Ach komm du Schöne bring den Wein zu mir,

Bring den Wein zu mir, ich verdurste hier

Ach komm du Schöne bring den Wein zu mir,

Denn mir ist nach Wein und Weib…

Дослушав песню до конца, я отвернулся от сцены и допил виски.

Что-то Томпсон долго, он там уснул что ли?! – сказал Труман.

Ладно, пойду проверю!

Я встал и направился в уборную, открыв дверь, вижу лежащего на полу Томпсона без движения в луже блевотины! Кидаюсь к нему, тормошу.

Филипп! Томпсон, твою мать!

С его стороны послышалось неопределённое бульканье, ну хоть жив, и то радует.

Давай вставай, вставай Филипп! Вставай! – продолжаю тормошить его, мысленно матерясь на всё происходящее.

Внезапно открывается дверь, и в уборную, как нельзя кстати, входит Франс – главный механик Томпсона.

Филипп открывает глаза и говорит:

Я… я… я хотел трахаться до смерти, а… а теперь я не… в состоянии трахаться! Да здравствует Император! – и снова отключается.

Мы кое-как выволокли Томпсона на улицу, где дальше с ним разбирались уже его офицеры. Проводив их взглядом, я уставился на правую руку. У меня на руке осталось что-то жёлтое и липкое.

Твою мать! – громко ругаюсь, встряхивая рукой несколько раз, и возвращаюсь обратно.

«А вечер только начался!» – с тоской подумал я, направляясь в уборную.