Вячеслав Антонцев - Одна капля в море жизни

Кто-то сидел у лекаря, кто-то мылся из общей бочки, а кто-то уже спал мёртвым сном. Ни один из них и понятия не имел, что же случится завтра. Каждый из них мог пасть жертвой кровожадных мертвецов в любой момент. Любой день мог стать для них последним.

Так прошло десять лет.

…Страх. Страх, ужас и бегство вытеснили разум и рассудок. Порывистый ветер гнал чёрные, низкие тучи, под ногами хлюпали лужи, черноту постоянно ослепляли молнии. Сердце бешено колотилось, дыхание превратилось в хрип, в остекленевших глазах застыл смертельный испуг. Вой, скрежет и гром заполонили пространство и вторглись в сознание, внушая ещё больший ужас. Шум дождя бил по мозгам, насквозь промокшая одежда мешала двигаться. Он остался один, и некого было звать на помощь, а за спиной – смерть. Хуже смерти.

В свете вспышек молний проявлялись очертания каких-то развалин, покосившихся стен, мрачных руин. Острые силуэты остатков строений смотрели чёрными, тупыми провалами окон прямо на него. Среди нагромождения груд обломков, упавших башен и развороченных домов копошились тени. Тысячи сумеречных теней, олицетворяющих собой само зло, застыли в напряжённом ожидании. Они следили за ним, они ждали подходящего момента. Протяжённый вой и инфернальные всхлипы становились всё ближе и отчётливее, холодный воздух разрезал лёгкие.

Он бежал что есть силы. Ноги его уже отказывали, в бок впились острые спицы, а грудь разрывалась при каждом вздохе. Каждый шаг его отдавался чудовищной болью. Единственным спасением было бегство. Чтобы не погибнуть в страшных муках, надо выбираться из этого кошмарного места. Хоть кто-то должен выжить… Он знал, что стоит ему свернуть не туда или хотя бы на секунду задержаться, так тут же из-под каждого угла на него набросятся полчища монстров. И то были не какие-нибудь заурядные мертвецы или орки. То были существа несколько иного порядка, стоявшие на ступеньку выше в иерархии нежити и потусторонних, человеконенавистнических сил…

Он не помнил себя, не помнил, кто он такой, не осознавал происходящего. Он, словно загнанное животное, весь превратился в страх, в бегство. Дождь лил стеной. И так непроглядная мгла стала ещё более непроницаемой.

Прямо перед ним сверкнула очередная молния, сразу же грянул оглушительный гром, земля содрогнулась. На сетчатке оглохшего Ярослава прочно отпечаталась яркая вспышка, затмевая весь прочий ужасный мир. Споткнувшись о какой-то неудачно подвернувшийся камень, он плашмя упал и растянулся в грязной луже. Тени по обеим сторонам сразу пришли в движение, зашевелились, зашипели и двинулись к нему. Кто-то летел, кто-то шёл, кто-то, всхлипывая, ползал как гусеница. С каждой секундой они всё приближались. Надежда умерла. Он успел увидеть лишь небольшой краешек неуверенной, робкой Луны, но затем и она окончательно исчезла.

С пронзительными, истошными, хтоническими криками и скрежетом к нему подлетело леденящее душу Нечто. Оно было похоже на длинного, большого летающего червя с примесью какого-то доисторического членистоногого. Всё существо Ярослава обуял беспросветный ужас. Летающее существо с негромким, угрожающим потрескиванием стало приближаться к нему. В полёте чудище извивалось, шевелило бесчисленными ногами, щёлкало клешнями. Оно было похоже на огромную, летающую сколопендру, но было гораздо ужаснее и отвратительнее. Нечто становилось всё ближе…

– Тр-тр, тр-тр, тру-тру, тру-тру-тру…

Ну вот и всё, это конец. Смертельный ужас сковал ему душу. Он попытался закричать, но крик застрял у него в горле…

Последний рубеж севера

Ничего не осталось, лишь хрупкие кости

Не спят, всё воюют, и бьются, гремя.

Многоглазые твари утопают во злости.

Скоро настигнут они и тебя.

Вот уже несколько дней скакал он на Север, практически без отдыха, останавливаясь только лишь ночью, да по большой нужде. Всадник мчался в одиночестве, обгоняя торговцев, путников и бродяг, перетекающих из города и город, обгоняя военный и мирный люд. Довольно сильно выделялся он на фоне людей, что по той или иной причине пускаются в столь продолжительное странствие. Лицо его, сложенное правильными, но несколько грубыми чертами, не запоминалось совершенно, а чёрные волосы были коротко подстрижены. Одежда, хоть и покрылась за время путешествия изрядным количеством дорожной пыли, выдавала человека если не богатого, то хорошо обеспеченного, а искусно украшенные ножны ясно указывали, что их обладатель имел не только оружие и деньги, но и хороший вкус. С собой у него практически ничего не было, кроме небольшой кожаной сумки, и, конечно, оружия. На вид ему было около тридцати пяти.

Путь Всадника, хоть и был долог и тернист, всё же постоянно освещался сияющей, словно далёкие, благородные звёзды, целью. Дорога его проходила через Вавер и великие равнины, по праву почитаемые и известные как края плодородия и изобилия, через земли Астетона, через Нэртон, город ремесленников и торговцев, через нагорье Морн и дремучие леса. Наконец, Всадник вступил в малозаселённые, практически необжитые земли, что были ограничены Сумеречными холмами с востока и Бурыми равнинами с запада.

На юге и в центре Империи весна давно уже вступила в свои права, и лишь высочайшие вершины Непроходимых гор и Имперского кряжа оставались сокрытыми от посторонних взоров вечным снежным покровом. Продвигаясь всё более на север, Всадник, постепенно, день за днём приближался к Ледяным Пустошам, и всё острее чувствовал он мёртвое дыхание северных ветров, всё меньше весеннего оживления попадалось ему на пути, и даже солнце с каждым днём светило всё тусклее и нерешительней. Прямо сейчас он, верхом на верном скакуне, заканчивал долгий, утомительный переход через Бурые равнины, название которых как нельзя точно отображало их унылый облик. Живительные лучи могучего светила ещё не успели полностью согреть эти места, а потому вся местность была усеяна остатками нерастаявших сугробов, тонкие ручейки от которых в конце концов попадали в какую-нибудь грязную лужу. Одинокие деревья стояли ещё голые, безо всякого стыда протыкая воздух бесчисленными веточками и сучками, прошлогодняя трава и листва лежала без признаков жизни. Когда Всадник проезжал очередную захудалую деревеньку, состоящую из двух-трёх десятков стареньких покосившихся домиков, та казалась совсем заброшенной и безлюдной, словно жильцы навсегда покинули её.

В какой-то момент Всадник осознал ту разительную, жуткую перемену, которая произошла в его окружении: вместо цветущих, пышущих энергией, жизнью, весельем и радостью земель Астетона он оказался среди тоскливых, пустующих, почти безжизненных просторов севера. И хотя до Рессевиля, а уж тем более до Ледяных Пустошей было ещё очень далеко (в лучшие времена дней семь пути), человек уже здесь чувствовал что-то неладное, что-то нехорошее, витающее в воздухе и проникающее в лёгкие, в сердце, в разум. Быть может, виной тому была дурная слава этих краёв и той жестокой земли, что скрывалась дальше за ними, а может, он и вправду чувствовал близость сил зла. В любом случае, сворачивать он не собирался.