Александр Верт - Зверь

Мальчик кивнул.

– Жди здесь.

Ничего не объясняя, Эеншард открыл маленькую тайную дверцу и выскользнул в другую комнату, а из нее в третью. Сейчас его интересовали трофейные драгоценности. По закону, за каждый взятый город ему полагалась часть захваченных сокровищ.

Свою долю Эеншард обычно забирал женскими украшениями, чтобы так уделить внимание женщинам своего гарема. Они же терпели своего вечно отсутствующего мужчину. Впрочем, у них не было выбора, точно так же, как не было его у Эеншарда. Каждую из его наложниц ему просто подарили. Собственные отцы отдавали их в надежные руки, превращая красивую дочь в подношение. Третий принц принимал и, чаще всего, забывал о подарке, изредка проводя с кем-нибудь из них ночь. Он даже не помнил их лиц и имен, и украшения обычно дарил невпопад, вываливая блестящую жменю всякой глупости в подставленные ладошки. Наложницы радовались, менялись подарками, а принц считал, что хоть частично выполнил свой долг и снова исчезал на очередной войне.

Теперь же он открыл сундук, стараясь найти шкатулку, особую шкатулку из белого дерева с резными узорами, а главное – с особым содержимым. Эта шкатулка не была трофеем, он купил ее и закинул к награбленному, чтобы просто не потерять. Теперь же, достав ее, он вновь открыл, чтобы еще раз взглянуть на серебряную подвеску с большим ярко-синим сапфиром в виде капли.

Принцу показалось, что эта вещица непременно подошла бы принцессе Авелона. Она напоминала ему ее – холодную и строгую, как серебро, с глазами синими, как этот сапфир. Оно было похоже на снежное видение по имени Ленкара.

Захлопнув шкатулку, эштарский принц небрежно прикрыл сундук и быстро вернулся в кабинет.

Икар неподвижно стоял на месте. На столе уже успели появиться письменные принадлежности, но мальчика-слуги не было, а значит, он еще не разузнал, когда ближайший корабль.

Эеншард сел, еще раз прочел письмо, заглянул в шкатулку, сглотнул, понимая, что в животе что-то противно сжимается от страха и волнения и, не давая себе опомниться, начал писать.

Сначала он писал о своих чувствах, вернее пытался написать, но после третьей строчки разорвал лист. Затем он попытался написать о том, что прощает ее, но и эта мысль ему не далась. Он пытался рассказать ей о мыслях, о чувствах, о том что ему жаль, о том что ему нужны, или не нужны ее молитвы. Он сам не знал, что именно хотел сказать Ленкаре, о которой не смог забыть ни на минуту. Он был занят другими делами, но она неизменно была в его сознании, как едва уловимый образ, словно божество с мягкой улыбкой, поглядывающее на него.

Вот только она выходила замуж за другого!

Порвав очередное письмо, он взял чистый лист и написал только одну фразу: «Примите это на память обо мне».

Сложив лист, без подписи, печатей и имен, он закрыл шкатулку и подал ее мальчику.

– Лично в руки принцессе, – напомнил он, зная, что он сам проводит мальчишку и его отца на корабль, чтобы никто не посмел им помешать.

Только в порту на закате Эеншард внезапно понял, что почти достиг своего предела. Когда корабль с гонцами снялся с якоря, принц устало оперся на ящик, стоявший рядом. Все действительно закончилось, и его охватила волна слабости. С большим трудом делая вдох, он буквально уговаривал свое тело продержаться еще немного, но в глазах упорно темнело.

«Не смей», – говорил он самому себе.

Неважно, каковы причины, но сын короля не имеет права рухнуть без сознания. Он может только умереть, всего остального ему не простят, особенно если он – главнокомандующий Эеншард.

– Да ты, я смотрю, решил всем показать, что еще повоюешь! – раздался внезапно голос рядом.

Мэдре, а это был именно он, быстро и своевольно, на правах бывшего наставника, подошел к принцу и подхватил под руку.

– Что вы уставились?! – спросил он у толпы. – Хотите, чтобы он и от вас откусил кусочек?

Чтобы явно подтвердить свою угрозу, мужчина быстро протянул вперед руку и попытался ущипнуть одну из любопытных дам за нос.

Та взвизгнула и отпрыгнула, как перепуганная горная козочка.

– Вот именно. Давайте расступитесь! – поторапливал их мужчина, отводя смертельно бледного принца в сторону. – Ты с ума сошел? Что ты здесь делаешь? – тихо спросил мужчина. – Ты должен быть в постели или хотя бы в своих покоях.

Эеншард не ответил, понимая, что к слабости начинает добавляться тяжесть в груди и тошнота.

Генерал, спрятав его под куском какой-то материи, буквально запихнул в экипаж, шутя, что его друг смертельно пьян и всучил принцу флягу с водой.

– Пей, безумец! – буквально приказал мужчина.

Эеншард, как хороший ученик, подчинился почти машинально. Он потерял больше крови, чем ему казалось, да и повязка на правом боку была уже мокрой. Жара. Усталость. Волнение, как никогда яркое. И вот он уже окончательно без сил, впрочем, вода и отсутствие необходимости уверенно держаться на ногах принесли ему облегчение. В глазах прояснилось. Голова стала ясной, только в ослабевших ногах принц все еже был не уверен.

– Зачем ты вышел?

– Было нужно, – только и ответил Эеншард, с жадностью опустошив флягу.

Он только теперь понял, что у него пересохли губы, заныли сломанные ребра и просто болели раны. Он забыл о собственном теле, пока был занят последней ниточкой, связывающей его с северной принцессой, а теперь все это обрушивалось на него вновь.

Убедившись, что фляга действительно пуста, Эеншард коротко вздохнул и, понимая, что просить еще в данный момент просто бесполезно, спросил:

– Куда мы едем?

– Сам подумай, – улыбнулся мужчина. – В госпиталь. Пока Шанрех не посмотрит тебя, я не буду спокоен, особенно сейчас.

Эеншард кивнул, понимая разницу между придворным врачом и их товарищем Шанрехом, который, правда, и без них имел немало забот.

Шанрех, разумеется, был недоволен работой коллеги, долго возился с раной на боку, что-то с чем-то сшивая под ворчание Эеншарда, а после, наложив еще пару швов на рваные раны на спине, разрешил принцу выпить рому. Так лечение медленно перешло в откровенную пьянку с ранеными солдатами, счастливыми оттого, что их командир жив.

Только ночью Эеншард вернулся во дворец, пьяный, несчастный, но живой и просто рухнул в постель, не раздеваясь, чтобы тут же громко захрапеть так, чтобы все северное крыло знало, что Эеншард дома.

Утром третий принц встал с дикой головной болью. Разумеется, он списал ее на похмелье, словно кроме выпивки за предыдущий день с ним ничего не случалось. К счастью, кроме боли в голове, по-настоящему его ничего не беспокоило. Раны, конечно, болели, но эта боль была уже привычной. Главной для Эеншарда была сейчас способность уверенно держаться на ногах и никому не показывать собственных ран.