Фарид Джасим - Властелин Севера

Вульф сделал короткую паузу, чтобы люди могли ясно представить описываемую им картину, а затем заговорил вновь.

— Но теперь не до смеха будет отродьям Имира! Не думали они, что люди объединятся в одну мощную, непобедимую армию. Однако это все же произошло, ибо поняли люди, что пришла пора забыть старые распри и раздоры. Пришла пора сплотиться в один народ, в одну армию и выступить против заполонившего Мидгарт зла. Только вместе сильны мы. Только в единении сила наша! И Великий Молот приведет нас к победе! Да здравствует победа!!

Последнюю фразу Вульф выкрикнул, что есть сил, и собравшиеся на площади воины громогласно повторили ее, и почти каждый из них начертил в воздухе знак Молота. Когда крики улеглись, Вульф продолжал:

— Сегодня, в этот самый длинный в году день, я хочу, чтобы мне дали клятву верности те, кто явился сюда недавно. Поклявшись друг другу, мы станем братьями, связанные клятвой, Верой и кровью Манназа, что течет в наших жилах. Выйдите вперед, могучие воины, покажите себя и пусть услышат все боги и богини ваши слова.

Хельги встал рядом с возвышением, держа в руках молитвенный молот и огромный рог с пивом. Пока Вульф был в отлучке, всех пришедших в Уппланд князей предупредили, что им придется принести клятву верности ирмин-конунгу, и лишь после этого они получат обещанное им золото, половина которого будет вручена им после победы над троллями. Почти все вожди согласились и остались дожидаться ирмин-конунга, и лишь немногие решили вернуться домой, так как они не пожелали связывать себя клятвами, которые поставят их в подчиненное положение Вульфу ильвингу. Но все, кто хотел сражаться с Вульфом против великанов, и осознавали в большей или меньшей степени необходимость и выгоды единства, стояли сейчас в первых рядах собравшихся на площади князей и выходили вперед один за другим, направляясь к возвышению и ждущему рядом ирмин-вардлоку.

Первым к Вульфу подошел огромного роста массивный воин, на лице которого застыла зловещая гримаса — несколько широких шрамов украшали левую часть его бледного лица. На месте левого глаза зияла дыра, на краях которой морщинилась обугленная плоть, а левое ухо отсутствовало напрочь.

— Я — Альфвард! — воскликнул искалеченный витязь, — Дома люди кличут меня героем Бургундархольма, и пока никому не удавалось это оспорить. Я пришел сражаться против великанов и со мной пришли мои девять братьев. Они и есть моя дружина.

Альфвард указал на стоявших за его спиной дюжих бородачей, вооруженных топорами и секирами. Сам Альфвард сжимал в руках копье.

— Мы клянемся в верности тебе — ирмин-конунгу. Мы в союзе с твоей дружиной до тех пор, пока ты не решишь причинить вреда Бургундархольму.

— Вы не в союзе с моей дружиной, — ответил Вульф, строго взирая на бургундра сверху вниз, — Вы и есть моя дружина. А я не собираюсь воевать против тех, кто связан со мной клятвами верности.

Альфвард подумал немного и сказал:

— Такое я принять могу.

Хельги освятил его молотом и протянул рог с пивом. Альфард сделал глоток и отошел в сторону, уступая место другому князю.

— Я — Хлевагастир из Зеланда. Я и моя дружина клянемся в верности тебе.

— Благодарю, — ответил Вульф, и Хельги закрепил клятву молотом.

После Хлевагастира перед Вульфом возник странного вида воин, лицо которого было гладко выбрито. Причем сбрита была не только борода, но и брови и голова. Он был одет в меховую безрукавку и шерстяные штаны, на поясе висел меч. Вульф удивился тому, как тепло был одет этот князь. Он выглядел довольно нелепо в летнюю жару.

— Меня зовут Онген, я конунг Финнмарка! — с гордостью произнес лысый воин. — Со мной пришли сто пятьдесят человек. Мы все даем тебе клятву и будем биться с тобой до самого конца!

Получив благословление ирмин-вардлока, Онген отступил в сторону и его место занял следующий князь.

Так продолжалось еще некоторое время. Около двадцати пяти князей и просто воинов-одиночек присягнули на верность ирмин-конунгу в этот вечер. Вульф поблагодарил их всех, и сам в свою очередь поклялся в верности и в том, что не будет совершать деяний, идущих во вред тем племенам и кланам, которые вступили с ним в союз. За этим последовало буйное ликование, и все присутствующие принялись жать друг другу руки.

Подали пива. Осушив по паре рогов, воины стали расходиться, чтобы собраться на площади вновь, когда настанет полночь. Именно тогда должен будет начаться праздник Сомарблот.

Вульф слез с возвышения и подошел к Хельги.

— Ты знаешь, Вульф, — сказал ему колдун, — мне очень нравится в тебе одна твоя черта.

— Какая? — заинтересовался Вульф.

— Твое искусство говорить идет в ногу с твоим умением сражаться. К сожалению, мне не ведомо ни то, ни другое.

— Ну, не стоит переживать, Хельги, — успокоил его Вульф и улыбнулся, — Зато у тебя прекрасно получается кое-что другое.

— О, да, — Хельги покивал, довольный похвалой, — Тут уж я и в правду достиг успеха. Но за это мне, как ты знаешь, пришлось отдать свою душу. Я пока что не заметил ее отсутствия, — колдун понизил голос и проговорил так, чтобы его слышал только Вульф, — и это, признаться, волнует меня больше всего.

Хельги откинул капюшон со головы, обнажив седую копну волос. Хотя солнце уже село, было еще жарко. В ясном небе кружились птицы, готовясь отойти ко сну. Вульф отстегнул свой парадный плащ и сказал, сворачивая его вчетверо:

— Знаешь ли, Хельги, мне пришлось отдать свою любовь за то, чтобы я смог увидеть мир таким, какой он есть на самом деле и познать берсеркерганг. И порой мне приходится жалеть об этом.

Заговорив о любви, Вульф поймал себя на том, что оглядывается по сторонам, ища глазами Хильдрун. Он не видел ее с самого утра, и это показалось ему странным, потому что она обычно бывала рядом с ним, когда в гарте происходило что-либо знаменательное. Но тут он увидел ее. Она шла через площадь, направляясь прямо к нему. Взглянув в право, он увидел чуть поодаль Сигрун, которая стояла рядом со своим отцом и о чем-то с ним говорила, время от времени бросая подозрительные взгляды на своего супруга и на шагающую легкой походкой златовласую девушку.

Вульф почувствовал чье-то мягкое прикосновение к плечу. Он обернулся и увидел свою мать. Ему показалось, что она заметно постарела за то время, пока его не было в Свергарте. Времени прошло не много, но тяжкое бремя тревог и переживаний за своих сыновей оставило отпечаток на ее похудевшем лице. Теперь, глядя в ее понурые глаза, Вульф видел в них ее возраст и понимал, что прожитые зимы проявляют себя не только в седине и морщинах — истинный возраст женщины выдают ее глаза.

Сигни улыбнулась сыну и сказала:

— Ты был великолепен, Вульф.