Игорь Мерцалов - Хорса Кидронец

Алайя кивнула. Было непонятно, подтверждает она предположение Хорсы, или просто не хочет разговаривать, и он решил, что она просто ещё не пришла в себя после того, как поглядела в лицо смерти.

– Спи. Набирайся сил. Нам предстоит ещё долгий путь.

Он лёг поближе к огню и закрыл глаза, но сон не шёл. Тихонько принюхавшись, он действительно ощутил исходящий от одежды слабый запах. Алайя не ошиблась – но, проклятье, какое ей дело?

Храмовая площадь лежала за Внутренней стеной. Ходить туда не возбранялось никому, но из простых охотников, вроде Хорсы, мало кто любил появляться в кварталах знатных горожан, где богачи и даже их рабы глядели свысока, а стражники – с неизменной подозрительностью.

Обычно Хорса выбирался в Ликены раз в три-четыре месяца, одалживая осла у соседа Терши, чтобы отвезти заготовленные шкуры, кабанье мясо и поделочную кость.

На этот раз он отправился в город не в урочное время, неся на спине всего одну скатку шкур.

В первый день, навестив скупщика, он всё же побродил по лавкам, купил немного крупы и соли, отрез ткани. Но на утро второго дня отправился за Внутреннюю стену.

Всебожественный храм был своего рода городом в городе. Стена, именуемая Храмовой, по высоте и толщине могла соперничать с Дворцовой. В центре возвышалось над прочими постройками святилище Солнца Благословенного, от него лучами расходились дорожки, присыпанные жёлтым песком и обсаженные кипарисами, они вели к святилищам других вер. Пройти к ним можно было, только миновав главный храм – роскошное круглое здание, обнесённое колоннами, украшенное богатой росписью. Над покатой крышей его сиял золотой диск, вознесённый на шпиле.

Хорса поклонился диску и свернул направо. Дорожка привела его к приземистому срубу, лишённому всяких украшений. Святилища ардов не бывают роскошными.

Вдоль дальней стены стояли семь деревянных кумиров – изображения Пращуров-Хранителей, почитаемых всеми ардами. В середине высился каменный алтарь.

В святилище было пусто и тихо, в узкие окна вливался приглушённый кронами деревьев свет.

Хорса поклонился алтарю и кумирам.

– Да будут благословенны имена предков, – прошептал он, становясь на колени и прикасаясь к висящей на груди букилле. – Отец мой Рекша, праотец Сараша, и вы, славные пращуры, и вы, Хранители, благословите меня, недостойного Хорсу. Молю, дайте знак! Пусть я не достоин ответа – но хотя бы знак, что можно что-то исправить! Почему всё в жизни идёт не так? Мне не нужно было уходить из Кидрона, верно? Какой из меня солдат… Мне нужно было жить как все и погибнуть вместе с другими, тогда бы ничего не случилось… Но что же делать теперь?

Слева раздался шорох одежд. Хорса резко обернулся и увидел священнослужителя. Он встал и поклонился, и только тут заметил, что на груди у жреца висит не букилла, а золотой диск.

– Не смущайся, – сказал тот. – Служитель храма предков заболел, вот я и присматриваю здесь. Твоя молитва меня тронула. Если хочешь, я выслушаю тебя.

– Ты человек иной веры.

– Солнце равно светит всем, независимо от веры, и нам предписано заботиться обо всех. Знаешь ли, чаще всего люди ищут в храме не богов, а мудрых наставников. И это правильно. Зачем докучать богам, если можно найти добрый совет?

– Не знаю, какой совет помог бы мне, – вздохнул Хорса. – Исправить уже ничего нельзя. Я хочу только знать, простят ли меня души предков, или я навсегда отвержен… Как может на это ответить служитель иной веры?

– Извини, но мне показалось, ты жаждешь услышать кое-что другое. Что именно тебя гнетёт?

У жреца Солнца было приятное, располагающее лицо и живые глаза. Хорса, помедлив, ответил:

– Грехи.

– Ты совершил зло? Можно ли его ещё исправить?

– В том-то и дело, что нельзя.

– Тогда ты не должен терзать себя.

– Не могу же я сам простить себе собственные грехи! – удивился Хорса.

– Почему нет? – мягко спросил жрец – Плохо совершать злое дело, плохо не исправить содеянное, если это возможно. Но хуже всего – вечно корить себя. Так поступают люди, которым просто нравится чувствовать себя виноватыми.

– Как же мне чувствовать себя, если я действительно совершил непоправимое зло?

– Вот почему трудно разговаривать с иноверцами – у каждого из вас своё представление о добре и зле. Что-то разрешено, что-то запрещено… Суть истины ускользает ото всех. Лишь мудрость Солнца учит: нет света без тьмы, нет добра без зла. Грехи – неотъемлемая часть каждого человека, без них мы не были бы сами собой. Однажды некий великий жрец – его имя, боюсь, ничего тебе не скажет – рассматривал солнце через закопчённые стёкла. И знаешь ли, что он обнаружил? На солнце есть пятна! Чёрные пятна на ослепительном солнечном диске! Само благословенное светило несёт на себе частицы тьмы! И это правильно и мудро, ибо всякое зло может обернуться добром, стоит лишь посмотреть на него с другой стороны… Какие именно грехи ты совершил?

– Я бросил Кидрон, своё родное селение, и ушёл в солдаты. И не вернулся, когда покинул армию. Хотел жить один.

– Что же в этом плохого? – улыбнулся жрец. – Все мы ищем для себя лучшей доли.

– Два года назад Кидрон был разорён. Почти все погибли.

– Разве ты один мог что-нибудь изменить? Тебе не терзаться нужно, а благодарить судьбу за то, что отвела от тебя смерть. И благодарить себя – за то, что решился порвать с той жизнью, которая тебя не устраивала. Все мы должны слушать голос своего естества…

– Естества? – воскликнул Хорса.

Кажется, для жреца было неожиданностью гневное возмущение в его голосе. Охотник вздохнул и сказал:

– Ещё мне довелось напасть на безоружных. Мне показалось, что они совершали гнусное деяние…

– А в действительности они его не совершали?

– Это я не знаю до сих пор, – признал Хорса.

– Тем более нет причин терзать себя, – ласково проговорил служитель Солнца. – Мы не в ответе за то, чего не знаем. Что ещё ты считаешь своими грехами?

Хорса с горькой усмешкой покачал головой и сказал:

– Довольно, жрец. Я мог бы назвать тебе свой самый отвратительный поступок, но не хочу услышать, будто в нём не было ничего страшного или позорного. Прощай.

– Жаль, – вздохнул тот. – Ведь не от меня ты отворачиваешься, а от самого себя.

– Я был бы рад, если бы мне это удалось.

Каждый раз, бывая в городе, он проводил ночь или две с женщинами. Собираясь в храм, он отказался от этой привычки, но теперь, миновав Внутреннюю стену и спустившись к Рыночной площади, взял первую же, которая предложила себя.

У неё было усталое лицо с каким-то затёртым выражением; груди и бёдра одрябли. Чувствовалось, что зарабатывать на жизнь таким образом ей осталось года два от силы.

– Что ты знаешь о грехе? – спросил он её.