Петр Лидский - Наперегонки с Эхом

Не справившись с доспехами и воя от боли, несчастный пьяница с разбегу сиганул в мелкую канавку, когда-то бывшую частью оборонительного рва, а теперь заполненную грязной талой водой напополам с помоями. Щиток с шипением ушел под воду, но судя по крикам трезвеющего на глазах блюстителя закона, жечь не переставал. На вопли барахтающегося в грязи тут же собралась толпа зевак из числа торговцев, нищих и просто прохожих. Расталкивая их, на помощь своему товарищу уже спешили другие стражники. Пока двое, проклиная нестерпимую вонь, вызволяли все еще орущего караульного, остальные обступили телегу выставив вперед острые концы своих пик. Крестьяне в телеге окоченели от ужаса. Хура сделал шаг навстречу блестящим на солнце металлическим наконечникам и поднял открытую ладонь с загнутым вниз безымянным пальцем. Авик последовал его примеру. Стражники, увидев приветствие волшебников, отступили на один шаг.

– Я бы хотел видеть начальника караула, – величественно заявил Хура, строго сдвинув брови, – почему пьяный на посту?

– Они обедать-с изволят… – заблеял в ответ тот, кто, видимо, был старшим в группе, – но оно-с извинительно-с: Вы, Ваше Мудрейшество, так необычно одеты, что…

Пики заметно задрожали. Крестьяне смотрели на своих попутчиков огромными глазами.

– Не вашего ума дело, как мы одеты, – оборвал его Хура. – А начальника караула, когда они изволят-с закончить-с свою трапезу, пришлите в Школу Волшебников для доклада. И чтобы не терять времени, можете заготовить пару охапок хороших ивовых прутьев.

Опустив пики и пряча злобные глаза, стражники расступились, а мальчики, взобравшись обратно на телегу, въехали в город. Всю дорогу до ярмарочной площади крестьянин с тревогой косился на своих пассажиров.

– Уж и задали вы мне страху, благородные господа, – наконец произнес он. – Как бы эти судари на обратной дороге на мне не отыгрались.

– Выезжай через другие ворота, – скупо отрезал Хура. – И сегодня им будет не до тебя.

На площади они распрощались с крестьянами. Авик быстро распродал оставшихся куриц и, звеня медными монетами, друзья отправились в харчевню перекусить. Завернув за угол, они неожиданно для себя оказались небольшой толпе, окружавшей непримечательного вида толстенького человечка в черной робе без пояса, стоявшего, отставив ногу, на перевернутой бочке. Близко сдвинутые свиные глазки строго смотрели из-за оплывших щек, а бородка в три волосинки возмущенно дрожала.

– Кругом всеповсеместная измена и околопреступное недопочитание, – восклицал он визгливым голосом. – Доколе мы будем запускать магов вовлекаться в священнодейство Божественного провожения? Что они возомнили о себе, эти книжнозлостные возмутители? Человеки из земли родяшеся и в землю возвратяшеся. Так было предначертано испокон веку, и так будет до закругления времен. Кто смеет оборонишеся против того, чему суждено совершишеся? Вот ты можешь восстать супротив молнии грозовой? – он обратился к одному из слушателей, средних лет мужчине в костюме ремесленника. Тот, польщенный вниманием, энергично закивал и замотал головой одновременно. – А супротив весеннего ледохода? – продолжал оратор. – То-то и оно, что можешь, да только живым да здоровым тебе не быти. А разве судьбина человеческая светлее неба грозового да спокойней ледохода? – слушатели одобрительно загудели. – Нет, не светлее и не спокойней. Так кто, окромя богов, достоин заправлять наше предначертание? Неужели эти высокоумцы, которые в щелку что-то подглядели, у небесных освещателей через плечо подсмотрели да от спеси возгордились? Грех это страшный, высокоумие. Все мы во грехе ходим, всем нам покаяться надобно.

– Ученый человек, а мои пальцы – тоже грех? – спросил один из слушателей, поднимая руку. Все пальцы кроме мизинца были заменены магическими протезами.

– Грех, сын мой, страшный грех, – резко отвечал толстяк.

– Да как же я без них плотничать-то буду? – расстроился прохожий.

– Тебе разве боги не дали пальцев? – переспросил проповедник.

– Боги-то дали, да только оторвало мне пальцы мялкой.

– А мялка та заговоренная была? – быстро отреагировал толстяк.

– Да как же, ясное дело, что заговоренная…

– Вот, – торжествующе вскричал толстяк, указывая пальцем ввысь – грех никогда не проникает сам по себе. Спервоначально он пришел чрез нечестивую мялку, ведь она ж, небось, и не освящена была в установленном святым законом порядке? – прохожий хмуро кивнул, и этим так раззадорил толстяка, что тот начал подпрыгивать на своей бочке. – Боги дали этому человеку знак, чтоб он одумался, покаялся и отзынул от высокоумных нечестивцев. Но нет! Не таков лихолютый род человечий…

Вдруг Авик заметил, что Хура тихонько подбирается к бочке. Подойдя к ней, он рухнул на колени и, воздев руки к небу, возопил:

– О горе мне, великому грешнику! Хочу покаяться во грехе! Ведь я долгие годы изучал высокоумие в Школе Магии под руководством этого старого высокоумца Рамиса Ацетуса.

Толстяк, принявшийся неистово подпрыгивать с началом хуриной исповеди, несколько притих, как только услышал имя грандмага. Хура понял, что заехал немного не туда, и поспешил сменить тему. Совершая земные поклоны и ритмично раскачиваясь из стороны сторону, он произносил нараспев:

– Не сотворял я молитв, страдал ослеплением ума, не чтил святых святынь, был своенравен, самоугодлив и самочинен, не приходил за благословением, не жертвовал, был ретив, предавался вкусноедению и сладкопитию, громкопению и веселоплясанию. Но спала теперь пелена, морок развеялся! Спасибо тебе о, мудрейший из мудрых – жизнь моя по-другому пойдет, другим путем, сообразно воле богов, а не каких-то книжновредных выскочек.

Когда Хура дошел до веселоплясания, прыжки толстяка стали уже слишком заметно попадать в такт словам исповеди, и казалось, что он с трудом сдерживается, чтобы не начать выкидывать коленца. Тут Хура как бы случайно подтолкнул бочку, и проповедник потерял равновесие и со всего маху шлепнулся на мостовую, широко расставив ноги. Полы робы задрались, и взору публики предстали две упитанные лодыжки в облегающих бархатных панталонах и щегольских замшевых сапожках. Хура молниеносно подскочил к низверженному оратору, сдернул с него сапожки и, запрыгнув на бочку, поднял их высоко над головой.

– Последняя мода: пурпурные самоплясы с нефритовыми пряжками, – звонко провозгласил он. – Покупайте сапоги, стачал сапожных дел мастер Фрадволь, заговорил заклинатель Гарбор-старший, оба промышляют в Хориве, в Торговом квартале, направо от кожевенных рядов, – зачитал он выбитые на каблуке слова, а от себя добавил, – Святые отцы плохого не посоветуют.

В толпе радостно загоготали. Особенно удивлялся беспалый плотник, он ударял себя руками по бедрам и, мотая головой, сквозь смех повторял: