Татьяна Ганнибал - Королева арахонцев. Книга первая

Помедлила немного, растягивая наслаждение от находки, и, медленно потянула диск к себе. Края ткани откинулись в стороны, и маленький фарфоровый диск оказался на ладони…

Нет, это была не Сежи! Казавшееся изумительным, в воспоминаниях, изображение, оказалось совсем не таким волшебным: и девочка была простовата, и кусты ягод убоги, и маленький покосившийся домик, совсем не манил к себе… Чуда не свершилось, сказка давно окончилась.

Элис со вздохом прижала к груди тарелочку. Нет, она не жалела о происшедшем, ведь предвкушение волшебной встречи было так волнующе приятно.

Оглянулась на Шелу, расхаживающую по коврам комнаты.

– Скажи мне, Вещая птица, есть ли на свете Сежи? Или, быть может, в жизни она толстая дурнушка, «курица», сельская девчонка… И я, увидев её, больно разочаруюсь так же как сейчас?

– Кро-кро… – птенец встрепенулся и не больно ущипнул Элис за палец.

– Опять голодна? – огорчилась Элис. – Что толку иметь Вещую птицу, если она не может дать ответ даже на простой вопрос?

Птенец повернулся к ней, нахохлился и открыл клюв.

– Нет-нет, НЕ ГОВОРИ! – испуганно вскрикнула Элис, подумав, что птенец сейчас же даст ответ. – Погоди, не говори. Прошу тебя. Я не хочу потерять её сейчас. Я ещё не готова!

. . . . . . .

…Прошёл месяц, как Шела появилась на свет. Серый пух на её теле сменился тонкими волосками, которые постепенно превращались в пёстрые, чёрно-коричневые перышки, а вокруг головы отрастал шикарный «воротник» из перьев. И хотя нрав её строптивого характера не улучшился, она уже меньше донимала Элис своими капризами и криком. Вместо тонкого пронзительного «и-и-и!», выводила сдержанно и важно «кр-кр». Сидя на плече Элис, она, то копошилась в королевских волосах, то строго заглядывала в уши, то осторожно разъединяла клювом ресницы, бдительно следя, нет ли в глазах сора. Памятуя советы матери, Элис много разговаривала со своей любимицей. Рассказывала Шеле свои сны, мечты и даже дворцовые сплетни, хотя сплетничество не было чертой её характера. Шло время, птица росла, но по-прежнему молчала. Вернее, вовсю болтала на своём птичьем языке, но по арахонски не желала произносить не слова. Иногда, по ночам, сидя на ажурной решётке окна, она бормотала что-то неразборчивое, но была ли это человеческая речь? Часто Элис казалось, что, взрослея, Шела меньше нуждается в ней. Днями просиживала птица у окна, глядя на городскую улицу и раскачиваясь взад-вперёд. Иногда же, несносная Шела могла поднять ужасный крик, из-за того, что Элис не оказывалось рядом. Сейчас же, сидя возле хозяйки на своём любимом, специально сделанном «насесте», она благосклонно принимала поглаживания по голове и тихо, но довольно клекотала.

– Шела, моя маленькая девочка, скажи: «Элис… Элис», – просила королева, ласково ероша пёрышки своей питомице.

– Или скажи: Шела! Шела хорошая девочка!

Шела вдруг вздыбила свой воротник, больно ущипнула Элис за руку и завопила незнакомым противным голосом.

– Я мальчик, мальчик, мальчик! Я не Шела! Ненавижу – Шела!

Элис быстро отдёрнула руку.

– Т-ты можешь говорить? Что же ты молчала раньше?

Птенец возмущённо зафыркал, заскрёб когтистой лапкой.

– Я не «маленькая»! Я не «хорошенькая»! Я – МАЛЬЧИК! – завопил он яростно.

– Мальчик? Не может быть! Как же мне тогда теперь тебя называть?

– Харэй! – Вещий гордо вскинул голову и важно надулся.

—Харэй, – нараспев повторила Элис. – Какое странное имя. Что оно означает?

– Король птиц! Мудрый из мудрейших!

Говорил Харэй странным, утробным голосом, почти не раскрывая клюва, и Элис даже оглянулась по сторонам, не подшучивает ли это кто над ней?

– Харэй… король птиц… – Элис была совершенно сбита с толку. – Мальчик! Ну, кто бы мог подумать?!

– И не смей меня целовать! Ненавижу!

…Начав говорить, Харэй ничуть не изменился нравом. Он, то спал полдня, сунув голову под крыло, то начинал кричать, что его не любят и с ним не разговаривают. То, подставляя смешной хохолок, просил, чтобы его погладили, а то вопил: «Ненавижу, когда трогают!». Иногда он так изводил Элис своей непредсказуемостью и криком, что она с трудом сдерживалась, чтобы не рассердиться на него! Но король есть король, хоть и птичий, королеве арахонок приходилось терпеливо сносить все его выходки.

Глава 7

Как обычно, первый день новолуния, начинался во дворце Королевским Судом. Как только солнце окрашивало городские шпили своим светом, звучал сигнальный рожок и к Всемилостивой королеве Элисандрей Анжелайн приводили преступниц, в отношении которых мнения судей разделились, или же вина их не была доказана. С шестнадцати лет Элисандрей решала судьбу своих подданных: по глазам, жестам, обилию слёз или их отсутствию определяя вину и назначая наказание. Ещё не опытная в жизни королева, хорошо понимала, как несправедливо может быть её решение, и, тяготясь ношей Высшего Судьи, старалась никого не осуждать на смерть.

В зале Суда был самый высокий сводчатый потолок. Огромные массивные колонны, поддерживали исчезающие во мраке арочные своды. Сквозь узкие, уходящие ввысь тёмные витражные стёкла с трудом проникал слабый солнечный свет. Сколько помнила это место Элис, здесь в любое время года было темно, сыро и холодно.

Элис плотнее сдвинула на груди тёплую меховую мантилью, с неудовольствием поёрзала на жёстком неудобном, с прямой спинкой резном троне, с трудом поборола желание подобрать под себя ноги, зябнущие в тонких золотистых сандалиях. Хмуро взглянула вверх. Над головой громоздились старинные барельефы, изображавшие схватки странных рогатых воинов с такими же рогатыми чудищами. В трепещущем свете десятка настенных факелов страшные клыкастые и зубастые пасти чудищ оживали, свешивали вниз свои головы, шаря незрячими глазами по людям, словно выжидая подходящее время. Элис поёжилась, то ли от зябкой сырости которой были пропитаны стены, и которая пробирала до костей, то ли от ещё ярких воспоминаний детства, когда зал Суда казался самым ужасным местом на свете!

Впрочем, так и должно было быть, зал Суда был призван наводить ужас на виновных, а присутствие в нём королевы и Вещего, теперь весьма укорачивали время, требуемое для признания своей вины и раскаянья.

Зал постепенно наполняли любопытствующие придворные дамы, «курицы», – как презрительно звала их про себя Элис за их беспрерывные «кудахтанья» между собой, бесконечные передвижения по залу, да гортанный вскрикивания «Ох-ох-ох!» и «Ах-ах», когда обвинители зачитывали свои грамоты. Знатные дамы, от которых Элис не видела никакого прока, шурша юбками, шушукаясь и перешептываясь расселись по тяжёлым деревянным скамьям, предоставив прислужницам стоять позади них поддерживая и поправляя толстые шерстяные накидки. Глядя на них, Элис поверить не могла, что всего пару десятков лет назад это были отменные воительницы, отбившие множество набегов врага! Из рассказов матери, услышанных ею в детстве, Элис всегда представляла их себе огромными и неустрашимыми… как могло случиться, что время превратило их в «безмозглых куриц», воюющих за лучшее место у очага?