Алла Гореликова - Корунд и саламандра, или Дознание

– Отец, ты ведь не скажешь пану Готвянскому?

Король хохочет:

– Хитра ты, дочка! Прекрасно ведь знаешь, как зол я на пана с того дня, как Готвянь пригрела аббата Витаса! Э, уж не рассчитываешь ли ты, что я выдам панночку Юлию замуж в пику ее чванливому папаше?

– Отец! – Марго вскакивает и хлопает в ладоши. – Это замечательно! Как ты угадал!

– Однако же для такого выкрутаса нужен повод, дочь моя! Даже король не вправе распоряжаться самочинно дочерьми своих подданных!

– Вот еще! – Марго высокомерно поводит острым подбородком, презрительно морщит носик. – Уж ты-то, отец мой король, можешь не рассуждать передо мной о праве. Все твои подданные давно, кажется, уяснили, что высшее право Таргалы – твое королевское слово.

– Добавь еще, что пан Готвянский – почти что мятежник!

– Но ведь он и впрямь прогневил тебя? – невинно уточняет принцесса, словно не заметив насмешки в словах отца.

И король тает. Он и так, верно, не привык отказывать дочке, а уж сегодня…

– Марго, ты ведь пришла поплакаться о собственной свадьбе? С чего вдруг пошли хлопоты о чужой?

– Разве плохо, когда хоть кто-то рядом с тобой счастлив? – печально отвечает принцесса. – Я ведь не дура. Я прекрасно понимаю, что скандалить глупо, что лучше Андрий, чем Ольв, что мир с восточниками стоит большего, чем счастье бедной девушки, которую угораздило родиться дочерью короля… Ах, отец! Почему, почему жизнь так несправедлива?!

– Поплачь, дочка, – вздыхает король. – Поплачь, пока мы вдвоем здесь. Завтра ты должна хотя бы казаться счастливой. Девочка моя, короли не вольны в своей судьбе. Такова плата за власть над судьбами других.

– Отец, отец…

– Смирись, Марго. Твоей матери тоже пришлось когда-то смириться, да и я брал ее за себя не с легким сердцем.

– А Нина? – недобро спрашивает Маргота.

– А что Нина? – Король пожимает плечами, и в голосе его – одно лишь усталое равнодушие. – Нина – это наследник. Не будь Карела, на мою корону претендовали бы твой муж и сынок твоей тетки Оливы. Два одинаково сомнительных наследника – это смута, понимаешь?

– Конечно, отец. Я говорила уже, что я не дура и совсем не это имела в виду. Пришлось ли смириться матери наследного принца?

– Ну, я не очень-то ее ограничиваю. Ты и про нее кое-что слыхала, а?

– Более чем, – презрительно чеканит принцесса.

– Карел – мой сын, и Нина достаточно любит его, чтобы быть образцовой матерью. Мне этого довольно. Ты успокоилась, дочка?

– Наверное…

– Тогда ступай. И, пожалуй… да, пришли мне Юлию.

– Сразу же, отец! – Марго убегает, подхватив пышную парадную юбку, и легкое эхо ее шагов быстро затухает.

Король Анри Грозный опускает голову на стиснутые кулаки и тяжко вздыхает; тихий голос его полон боли:

– Марго, Марго… воистину ты дочь матери своей, Маргота…

Ночь опускается на мир. Умолкает дневной шум, а неспешные вечерние разговоры глушит камень стен. Тишина… когда-то я любил ее. Но с некоторых пор тишина давит на меня, как могильный камень. Истончается, исчезает мир вокруг, наваливается пустота небытия, и нет от нее спасения. Страшно…

Но ведь мне есть куда укрыться от могильной ночной тишины, от исчезнувшего мира! Да, всякое может случиться в видении – но, пожалуй, не в том, где оставил я короля Анри Лютого.

Здесь, в королевском кабинете, ночь тиха. Здесь можно забыть о гудящем в большой зале празднике. Забыть… разве можно забыть! Этот праздник – поражение Таргалы, поражение и позор, и платить за позор приходится лишь ему, королю! Платить собственной дочерью! И при этом рассыпаться в любезностях, блистать пышным гостеприимством, казаться вполне довольным и даже счастливым! Что ж, Марго всегда была умницей, она поняла. И ее просьбу, последнюю просьбу дочери, а не королевы Двенадцати Земель, он выполнит! Ее Юлия выйдет за Ожье, и пусть пан Готвянский только посмеет выказать недовольство!

– Благородная панночка Юлия просит позволения говорить с королем. – Дежурный кавалер возник в дверях ненавязчивой тенью, готовый сию секунду исчезнуть и турнуть вон посетительницу.

– Пусть войдет, я ждал ее.

Тонкие руки, золотые локоны. Глубокий реверанс, глубокие серые глаза, вскинутые на короля с отчаянной надеждой.

– Вы плакали, Юлия?

– Мой король, я… – Юлия сжимает задрожавшие губы, на короткий миг прикрывает глаза. – У меня выдался печальный день, мой король.

– Что же опечалило вас, любезная моя панночка?

– Не гневайтесь только, мой король! Свадьба Марго совсем меня не радует.

– Почему же?

– Мой король…

– Только не ври своему королю, девочка. Не надо уверений в преданности и громких слов о долге подданного. Чем эта свадьба мешает тебе?

– Мне хорошо рядом с Марго, мой король. Мы ведь не только по протоколу подруги… а теперь она уедет, и никогда больше мы не увидимся.

– И все?

Долгий, прерывистый вздох больше похож на стон.

– Еще с одним человеком придется мне проститься навсегда в тот день, когда покину я двор.

– Кто же он, панночка Юлия?

– Один из ваших гвардейцев, мой король.

– Всего лишь? Дочь пана Готвянского – и какой-то гвардеец? Двор не поймет вас, любезная моя панночка!

Юлия вскидывает голову, и яркий румянец заливает белую кожу северянки:

– Что мне до двора! Мой Ожье стоит их всех!

– Так это Ожье вскружил вашу прелестную головку, панночка? Это о нем плакали вы?

Юлия кивает, и король, усмехнувшись чуть заметно, задает главный вопрос:

– И вы мечтаете стать женой королевского гвардейца, панночка Готвянская?

– Да, – еле слышно отвечает Юлия.

Король Анри молча и пристально разглядывает стоящую перед ним девушку. Он не назвал бы Юлию такой уж красивой – ну что ж, о вкусах не спорят. Марго ярче, выразительней. Его Марго, так похожая на мать… Марго, однако, любит показать норов, а Юлия мила и нежна. Удивительное дело, как такие разные девушки становятся подругами? Юлия, первая невеста королевства после Марго, и гвардеец Ожье…

– Прошу, присядьте. – Король встает и, галантно поддерживая Юлию за кончики пальцев, подводит ее к тому креслу, что недавно занимала Марго. – Я хочу поговорить с вами серьезно.

– Я вся внимание, мой король.

Король Анри тратит пару секунд, пытаясь подобрать слова помягче. Он предпочитает прямоту, но как сказать этой милой девочке, что ее любовь, быть может, всего лишь желанный приз для голоштанного карьериста? Оскорбится! И, быть может, правильно сделает. Для короля Ожье – лишь один из четырех сотен гвардейцев, не худший, надо признать, но, что у него за душой, король знать не обязан. Достаточно того, что король знает все о его семье, а вот знает ли будущая невеста? Что ж, с этого и начнем, решает король.