Алла Гореликова - Серебряный волк, или Дознаватель

– Давно ты здесь?

– Пару месяцев.

– Оно и видно. Для этой страны, внучек, любые перемены будут только к лучшему. Таргала катится в пропасть. Эта зима станет для нее последней, готов спорить на собственную душу… и только одно может спасти ее – падение доброго нашего короля. – Дед едко усмехается. – Новый король – у которого хватит ума договориться с Подземельем.

– Карел?

– Этот щенок? Да он шагу не ступит без разрешения старого волка… Нет, здесь нужен мятеж, а он – верный сын. К сожалению.

Вдалеке ударяет колокол. Раз, другой… третий.

– Мне пора, – выдыхает дед.

Я вскакиваю:

– Мы проводим! Я… я не хочу так сразу расстаться с тобой.

Дед скупо улыбается.

Лека кличет Олли, говорит:

– Мы вернемся.

– В любое время, молодые господа! Я сдаю комнаты, если вам нужно…

Мы переглядываемся.

– Почему нет, – говорю.

– Так я приготовлю, – кивает старый трактирщик. – Можете хоть среди ночи приходить, стукнете в ставень, что под вывеской, я открою.

– Олли, – негромко зовет дед, – спасибо.

– Рад служить, господин, – так же тихо отвечает Олли. – И… рад, что вы встретились.

– Чудные дела, – говорю, когда мы выходим на улицу. – Вот уж не думал, что встречу здесь деда…

– Олли у меня капитаном стражи был. Соображает быстро, и глаз до сих пор верный. Надо же, как тебя выцепил! На Юличку, говорит, парень похож, – а ты ведь и не сказать, чтоб вылитый… так, в глазах что-то.

Судьба, думаю.

– Дорогу-то запоминайте… – Дед сворачивает в сбегающий на самый берег переулочек. – Пригодится. У нас при обители гостиница для странников, имен там никто не спрашивает и дел тоже. Если вдруг укрыться – лучше места не найдете.

– Плохо тебе там? – спрашиваю я.

– Душно. Тошно. Не для меня такая жизнь. Брат Покаяние, тьфу!

– Дед… а давай с нами! Ты даже можешь нас и не ждать, мы втроем тут, Ясек тебя проводит до нужного человека, а тот через горы переведет. Мама обрадуется…

– Я клялся, – глухо отвечает дед. – Иначе кто б меня за ворота выпустил, я ж по приговору там. Никуда мне уже не деться… не уйти.

Мы выходим к морю, сворачиваем на бегущую вдоль берега тропку. Здесь остро пахнет водорослями и солью, совсем рядом разбиваются о камни прозрачно-серые волны, и временами до нас долетают брызги. Вдалеке, у самого горизонта, белеют паруса.

– Свет Господень, – выдыхает дед, – как же я ненавижу эту коронованную сволочь…

Сегодняшнее утро почему-то напоминает мне другое… Утро после совершеннолетия Карела. Нет, нынче он не бледный до лиловости, и вряд ли будет плескать себе в лицо водой из фонтана… но некоторая помятость есть, есть. И тени под глазами… опять, что ль, не спал ночь? А что, очень может быть: Готвянь только начала просыпаться, на улицах лишь редкие рыбаки, спешащие на рынок, и ратуша в рассветном тумане кажется призрачной.

– Побродим? – спрашивает Карел. – Пройтись надо… засиделся.

– К морю, – предлагаю я. Вчера, возвращаясь из обители, мы с Лекой долго не могли свернуть с тропки над берегом: очень уж завораживает эта даль, этот запах, шорох волн… и почему-то всплывает в памяти степь перед рассветом.

– Пусть к морю. Мне лишь бы ногами перебирать… думается лучше.

– Что-то смурной ты какой-то, – говорю. – Совсем делами завалили?

Карел не сразу отвечает. Идет, уставясь под ноги… и вдруг отвечает:

– Знаете… кажется, я решился.

– На что? – спрашивает Лека.

– Поговорить с отцом. О мире с Подземельем. О том, что нельзя так больше, мы просто не выдержим, запас прочности вычерпан до дна…

– Ты никогда не говорил с ним об этой войне?

– Боже мой, нет! – Карел даже головой мотнул. – Это та тема, от которой он свирепеет. Но нельзя же все время молчать! Ведь все хуже и хуже… В конце концов, я уже совершеннолетний, а это включает право голоса в королевском совете.

– Карел, – Лека останавливается, – я хочу задать тебе один вопрос. Не в обиду и не для ответа. Ты осознаешь риск?

Карел пожимает плечами:

– Думаю, да.

– Не уверен, – бурчит Лека. – Ладно… в конце концов, он же твой отец. Хотя, скажу честно, не нравится мне эта затея.

– Предложи что-нибудь лучшее, – Карел почти кричит. – Хоть что-то! Что угодно, лишь бы был толк!

– Карел… всё, что приходит мне на ум, еще хуже.

– Вот и молчи.

– Молчу, – вздыхает Лека. – Просто я боюсь, вот и всё. Кошки душу дерут. Глупо, наверное.

А я смотрю на Карела, упрямо сжавшего губы, – и вспоминаю обидные слова деда: «Щенок, он шагу не ступит против воли старого волка». Ты ошибся, дед. И, прах меня забери, я этому рад.

– Лека, это его страна, – говорю. – Он прав. Ты прав, Карел, слышишь? Уж кто-кто, а ты имеешь право беспокоиться о будущем Таргалы.

– Я и не говорю, что не прав. – Лека передергивает плечами. – Просто мне тревожно.

– Да и мне не так чтоб спокойно, – хмуро признается Карел. – Вы-то как, устроились? Может, все-таки ко мне?

– Если б ты только знал, как мы устроились, – улыбаюсь, вспомнив вчерашний ужин и сегодняшний завтрак, – ты сам сбежал бы к нам. Серьезно тебе говорю!

Улица выводит нас к порту. Здесь, верно, вообще не спали… Карел рассеянно обозревает бестолковую на наш неопытный взгляд сутолоку и сворачивает на мощеную ровной известняковой плиткой набережную.

Я приостанавливаюсь, рассматривая стоящий у причала корабль. Никогда не думал, что они настолько… так огромны. Потемневший борт нависает над головой, как крепостная стена, а свернутые паруса кажутся отсюда, снизу, вровень с облаками.

– Нравится? – рядом останавливается молодой, чуть старше Карела парень. – Моя. Игрушка!

Таким голосом Вагрик говорил о своем Ясмине…

– Хорошенькая игрушка, – бормочу я. – С такой управиться…

– Да ладно! – Парень довольно усмехается. – Ты, видать, приезжий? Надолго в Готвянь?

– Как получится, – неопределенно отвечаю я.

– А потом?

– В Корварену.

– Я думал, может, морем куда собрался. Ищу фрахт.

Я хочу спросить, что за штука такая – фрахт, но тут к нам подбегает мальчишка и дергает моего собеседника за рукав:

– Вик, слышь, Вик! Тебя в конторе какой-то хмырь спрашивает! Важный – страх! Конторские перед ним на цырлах!

– Вот прям-таки меня?

– Ну!

– Бывай, парень! – Вик хлопает меня по плечу, поворачивается и шагает прочь. А я бегу догонять ребят.

– Когда ты думаешь… этот разговор? – спрашивает Лека.

– Лучше, наверное, вечером… То есть, конечно, лучше было бы с утра, но на утро отец уже назначил прием старшин.

– Завтра утром, – быстро говорит Лека.

– Нет. Мне бы до вечера не раздумать… Лека, ну неужели я совсем уж трус: так выгадывать время для разговора с собственным отцом!

– Я бы назвал это дипломатией, – серьезно отвечает Лека. – Уж больно разговор серьезный.