Алла Гореликова - Серебряный волк, или Дознаватель

– Ты же помнишь, – горячится Серж, – они смотрели на короля! Неужели на королеву не стали?! Мы ведь весь их план можем так узнать! Не понимаю, как ты не подумал.

Эх, Серж… подумал я, конечно, подумал. И прав ты, наверняка разговор капитана с королевой стоит внимания. Но как представлю, какими глазами Карел смотрел на мать…

Мне жалко его, так жалко… Но где граница между жалостью и малодушием? Что сказал бы мне сейчас Пресветлый? Я кладу на стол серебряного волка. Подожди, ладно? Я быстро…

– Он жив! Нина, слышишь, – он жив! Вот, посмотри!..

– Боже мой, – выдыхает Карел.

– Она видела, – шепчет Лека. – Он ей показал.

…Королева осунулась и потемнела, волосы убраны под накидку: знак не траура, конечно, но – глубокой печали. Глядит в ограненный восьмигранником корунд, красный блик пляшет по алебастровой щеке, пальцы мнут лиловое кружево…

Падает в кресло. Вскакивает, сдергивая накидку, припадает к груди капитана, плачет и смеется:

– Боже мой, Карел… мальчик мой, сын мой… Оливер, но откуда?!

– Друг его принес. – Капитан осторожно гладит дрожащие хрупкие плечи. – Помнишь, Сергей?

– Еще бы… как не помнить… Оливер, я должна его видеть! Где он?

– Нет, Нина. Ему не стоит мелькать лишний раз по Корварене, и тебе лучше пока закрыться у себя и не выходить.

– Но как ты не понимаешь, он же…

– Понимаю, – вздыхает капитан. – Он пришел от Карела. Но разве это причина подвергать парня опасности?

– Боже упаси! – Королева вздрагивает, отстраняется от капитана – ровно настолько, чтобы заглянуть в глаза. – Но почему опасность?

– Карел и мне передал весточку. Хочешь глянуть?

– Он еще спрашивает!

– Возьми, – ласково усмехается капитан. Золотистый самоцвет на миг соединяет их пальцы. – И представь, что было со мной, когда я это увидел…

– Ты был прав, принц, – скрипит Хозяин Подземелья. – Он не потаил от королевы наш план.

– Посмотрим, точно ли угадал в другом, – бормочет Карел.

– Я в этом не сомневаюсь… – Гном жует губами, кивает головой. – Да, не сомневаюсь. Твоя матушка любит тебя. Она не затруднится выбором.

…– Оливер, ты пойдешь? – Рука королевы медлит отпустить камень.

– Я думаю, твой сын станет хорошим королем. Я готов рискнуть. Но если ты против… Нина, ты зря прячешь руку. Я не отберу у тебя этот камень. Не посмею. Я понимаю, ты хочешь посмотреть еще, когда я уйду.

– Да… спасибо, Оливер. Так ты пойдешь?

– А ты согласна? Не имеет смысла суетиться, если ты не захочешь ему помочь.

– Он прав, Оливер… они правы. Таргала не переживет этой зимы. Всем нужен мир… кроме короля, всем.

– Кроме короля и наших соседей, – хмуро поправляет капитан. – Хотел бы я знать, кто из них успел бы первым занять Корварену… но ради такого сомнительного удовольствия не стоит отказываться от мира. Я пойду, Нина. А ты готовься встретить нас здесь.

– Будь спокоен, Оливер! – Королева недобро усмехается. – Я не позволю, чтобы с Карелом снова случилась беда. С меня хватит… а уж с него – тем более.

Капитан кланяется:

– До встречи, моя королева.

– Удачи. И, Оливер… передай Сергею мою благодарность. Это счастье, что у Карела есть такой друг.

Еще какое счастье, соглашаюсь я. Где ты, приятель, серебряный волк? Не думаю, что мне так уж надо видеть слезы в глазах Карела. Хватит. Чем искать, кто что сказал об их плане, не лучше ль поглядеть, как он исполнялся?…

– Хорошо, что у тебя снова свое лицо, – рассеянно говорит Лека, разворачивая письмо. – От отца… – Он замирает, читая первые строчки. Глаза мечутся в конец, снова к началу. Я чувствую, как сжимается сердце в ледяной комок… что-то стряслось… Лека шепчет: – Господи… Господи, нет…

Письмо прыгает в его руках, в побелевших пальцах, – и безнадежная жуть опутывает меня. Безвозвратность. Пустота. Лека, держись, Лека… не надо так… ты жив и я с тобой, слышишь?!

Дочитал. Протягивает письмо мне. И – выходит, плотно закрыв за собой дверь.

Я отхожу к другому светильнику, подальше от Карела и сэра Оливера.

«Сын мой, слухи летят быстро, но я надеюсь, что это письмо опередит слухи. Я буду краток. Подробности тебе привезет верный человек, когда всё хоть немного прояснится.

Сын мой, твоя мать умерла. Я сижу сейчас у ее последнего ложа, отец Лаврентий читает упокой у изголовья, в ногах плачет Юлия, Васюра у двери ждет письма. Никто другой пока не знает о ее смерти, только мы четверо.

Я заклинаю тебя ее памятью, Лека, – будь осторожен! Затаись, никаких слез, никакого траура, и, ради памяти твоей матери, не вздумай бросить все и приехать! Ты появишься здесь только по вызову моему, отца Лаврентия, Сергия или Васюры – или же в случае смерти всех нас. Это приказ, Лека. Поверь и прости. Ты знаешь, как любил я твою мать, но с ее смертью жизнь не кончается, а случись что с тобой и Егоркой – и мне незачем станет жить. Вот так, мой мальчик.

Я знаю, иногда моя суровость ранила тебя. Но знай и ты, что я пытался воспитать тебя истинно благородным рыцарем и достойным правителем. Думаю, мне это удалось.

Я верю в тебя, сын мой. Может случиться так, что нам не доведется свидеться, прими же мое благословение. Живи, как велят тебе долг и совесть, и будь достоин своей судьбы, какой бы она ни была.

Я люблю тебя, сын мой».

Руки дрожат, но я сворачиваю письмо и прячу за пазуху. Слишком здесь людно, слишком тесно… Проклятое Подземелье, где не спрятаться от чужих глаз, проклятая война, из-за которой не оплачешь смерть матери… Что не так? Почему вдруг – затаиться и ждать вестей? Снова чей-то заговор? Но почему – она?!

Я отворачиваюсь к стене, сжимая зубы, умирая от горя и жалости, содрогаясь вместе с Лекой от слез. Потом я перестаю его чувствовать. Ясно – вспомнил обо мне и снял амулет. Ладно, брат мой Лека, побудь один. Я тебя понимаю. Ведь ты не думаешь, что мое горе сейчас – всего лишь отражение твоего?

– Серега, что с тобой?

Я смотрю на Карела, не видя… сквозь Лекины и свои слезы, сквозь лицо нашей королевы – в тот день, когда провожала нас в путь… сквозь непонятной приказ затаиться и опасения короля не увидеть больше сына… Да что там у нас происходит, пропади оно пропадом?!

– Серега, что случилось? Что-то дома?

– Неважно, – выдавливаю я. – Прости, Карел. Мне надо пройтись.

Свет Господень, разве человек не имеет права на горе?! Пусть Карел сам справляется со своим капитаном… Король он, в конце концов, или нет? Пусть даже будущий.

В коридоре Леки не оказывается. Ну, что ж – мы ведь здесь не пленники, он мог пойти куда угодно. И я не должен сейчас дергать его. Пускай побудет один. Ему надо, я понимаю.