Дункан Мак-Грегор - Битва бессмертных

Он встал во весь свой огромный рост, холодными синими глазами сверля бьющегося в припадке злости козла. Набычившись, вынул из ножен меч, за последние дни ужо не раз обагренный кровью ублюдков, и неторопливо вышел на середину зала.

— Хей, козлина, — негромко позвал он, но смех тотчас прекратился. Все с удивлением и восхищением смотрели на черноволосого гиганта, что, поигрывая тяжелым мечом, стоял в пяти шагах от наглеца. Грубые рубленые черты его обветренного лица были почти неподвижны: чуть выдвинутый вперед подбородок и сдвинутые к переносице брови — это видели все — были его природной особенностью, а не сиюминутным проявлением чувств.

— Я — Камаль! — тонко выкрикнул козел, отползая к двери. — Ты понял, северянин? Я — Камаль!

Он явно узнал вчерашнего врага своего. Ужас плеснулся в туповатых глазках; слюна струйкой потекла по бородище, капая на одежду.

— Я — Камаль…

Тут он обреченно опустил голову и вдруг, рванувшись за порог, дико заорал: «Стража! Стража! Стража!»

Конан живо наклонился, ухватил его за шиворот и втащил обратно в кабак. Но — было уже поздно. Едва он бросил его на пол, как дверь с треском распахнулась и в зал ворвались стражники.

— Я — Камаль! Убейте их! Всех! Всех! — захлебываясь слюной, завизжал козел, проворно вскакивая на ноги и отбегая к стене, — А кабак — сжечь!

— Ах ты… подлюга… Нергалово отродье, — сквозь зубы процедил варвар. Подняв меч, он со свистом рассек им воздух и опустил на голову зарвавшегося служки. Кровь хлынула из разрубленного темени. Наконец заткнувшись — теперь уже навеки — козел мешком повалился меж скамеек.

Мигом позже на киммерийца с двух сторон кинулись стражники. Их было пятеро, и все — вооруженные до зубов. В левой руке каждый сжимал внушительного размера дубину, а в правой — длинный обоюдоострый иранистанский кинжал, больше смахивающий на меч. Эти псы, обученные убивать, действовали молча и решительно. Если бы Конан промедлил хотя бы краткий вздох, с ним было бы уже покончено. Но в последний перед смертоносными ударами момент он успел отскочить на полшага назад, так что кинжалы рубанули вхолостую.

За спиной варвара солдаты — обыкновенные армейцы — уже приготовились к бою. Достав свои дешевые, плохо заточенные клинки, они встали рядом с Конаном, признав его своим командиром. Схватка было недолгой и ожесточенной. Звон стали о сталь заглушил причитания несчастного хозяина, коему при любом исходе этой драки грозил штраф и даже, может быть, запрет на продажу вина й пива.

Первым погиб тот солдат, из-за которого варвар и ввязался в свару с козлом. Потом упал с расколотой головой другой. Два оставшихся бились плечом к плечу с Конаном, как молодые львы. Одному удалось серьезно ранить самого здорового стражника, и он, воодушевленный первой в своей жизни победой, радостно взвизгнув, с удвоенной энергией кинулся в бой. Это была его ошибка. Первый же выпад его противник встретил острым, как зуб акулы, кинжалом, насадив на него парня по самую рукоять.

Теперь у варвара оставался только один союзник. Сайгада и шамана он заранее в расчет не принимал. Первого — потому что уже имел случай убедиться в его заячьей трусости, второго — потому что у него не было никакого оружия, а выступать против натасканных на нарушителей спокойствия стражей порядка с голыми руками было бы безумием.

Но вот рыжебородый верзила напоролся на Конанов клинок и рухнул на пол, хрипя и пуская кровавые пузыри. За ним и другой, прозевав удар, принял его под кадык.

Парминагал, с восхищением и без доли страха наблюдая за киммерийцем, все ожидал, когда он взъярится по-настоящему и раскрошит стражников своим верным мечом. Но Конан, казалось, не торопился — он словно наслаждался боем с умелыми противниками. Когда их осталось двое на двое и схватка перестала быть похожей на свайку, его клинок легко отразил град ударов и перешел в наступление.

Постепенно варвар, загородив собой солдата, теснил врагов к стене. Их лица, уже не злобные и насмешливые, как вначале, а растерянные, побледнели; в синих глазах чужестранца они видели смерть, а его меч обжигал, даже не касаясь. Когда один, мощным ударом разрубленный по пояс, упал, последний в панике повернулся, чтобы убежать, но и его настиг клинок Конана. В этот миг раненый с пола попробовал зацепить солдата дубиной; парень отпрыгнул и, яростно ухнув, добил его. Все было кончено.

Хозяин с тремя слугами немедленно принялся убирать помещение. На всякий случай заперев кабак, трупы через заднюю дверь выкинули в выгребную яму, а кровь замыли и сверху еще полили пивом, дабы заглушить ее запах.

— Недурной боишко, Конан, недурной, — важно заметил сайгад, снова принимаясь за полюбившееся ему здешнее красное вино.

— Боишко? — удивился Парминагал. — Да самый настоящий бой! Не слушай его, душа моя. Ты был великолепен!

Конан довольно усмехнулся. Восхищенные взгляды шамана и молодого солдата, единственного из всей четверки оставшегося в живых, тешили его сердце. Хотя он и сам знал, что был великолепен. После того как Парминагал освободил его от преследователей, природная сила его словно утроилась. Он даже немного сожалел о том, что стражников было только пятеро, а не десяток или дюжина…

— Господин, — хозяин робко подергал его за рукав, — тебе надо уходить отсюда, и поскорей…

— Эти ребята шли к северным воротам, — пояснил молодой солдат, — чтобы сменить ночной караул…

— Их будут искать, — закончил хозяин.

— И то верно, Конан. — Шаман критически оглядел варвара с ног до головы. — У тебя вся одежда в крови.

— Пошли отсюда. — Когда приходила пора удирать, сайгад соображал очень быстро. Вскочив, он забрал со стола недопитую бутыль и понесся к выходу с такой скоростью, что нечего было даже и думать о том, чтоб его догнать.

Когда Конан с Парминагалом выходили из кабака, в конце улицы они еще успели заметить широкую спину улепетывающего со всех ног царедворца. Миг спустя улица уже была пуста.

— Ты так и не ответил мне… — тихо сказал шаман.

— А ты ничего и не спрашивал.

— Спрашивал.

— Что?

— Можно мне пойти с тобой?

— Кром! А мне что за дело! Дорога не моя — иди, коли приспичило.

Парминагал помолчал, взвешивая про себя, стоит ли ему спорить с варваром по поводу такого сомнительного разрешения, и пришел к заключению, что не стоит.

— Тогда заберем лошадей и — в путь?

Конан кивнул. Хорошее настроение его понемногу улетучивалось, а причины тому были разные: во-первых, он клял себя за то, что потащил с собой сайгада — от такого спутника только безногий не убежит, да еще он, варвар, для которого старая дружба кое-что значит; во-вторых, ему совсем не хотелось продолжать путь в компании Парминагала — хотя тот и помог ему, но он все же был шаманом, что сродни разного рода магам и колдунам, которых Конан всегда не выносил; и в-третьих, он не мог себе простить, что отвлекся на драки и позабыл о Белке. Всем сердцем он чувствовал сейчас страдания юного воина. Мысленно обращая к суровому Крому просьбу (больше похожую на требование) покарать его за это, он, согласно расчетливой натуре своей, уже прикидывал, как пройти по зыбучим пескам и не увязнуть в них и как не заблудиться в Хальских пещерах.