Леонард Карпентер - Конан и осквернители праха

Конан поймал себя на том, что уже прислушивается к шагам стражи за дверью. Он спросил:

– А ты как же, Эфрит?

– Я справлюсь, – сказала она. – Не страшись за меня: теперь у них нет других наследников, одна я. Но ты... – Хрупкие ручки царевны ухватили его за плечи, и девушка попыталась развернуть его к двери. – Беги, пока это еще возможно!.. – Эфрит со страхом оглянулась через плечо и добавила, понизив голос: – Когда я взойду на трон, я постараюсь оградить твоих друзей. Но тебе, Конан, жизни в Абеддрахе не будет... Беги же... беги, любовь моя!

Конан почувствовал, что она готова была зарыдать. Бросив в ее сторону прощальный взгляд, он поспешил прочь по коридору, увлекая за собой Азрафеля и Исайаба. За дверью было уже полно стражи. При виде киммерийца и его друзей кто-то отскочил с дороги, остальных трое смельчаков попросту вынесли. Однако в прихожей их встретил дружный шорох извлекаемых из ножен мечей.

По счастью, единого командования по-прежнему не было. Конан окончательно смутил стражу, рванувшись в промежуток между двумя отрядами – судя по их форме, разного подчинения. Он держал меч наготове, но использовал его только для того, чтобы отбить клинки нескольких неразумных, вздумавших на него покушаться. После короткой стычки беглецы выскочили на ступени. Внизу в ожидании толпился народ. Добрый пинок отправил катиться по лестнице последних двоих вооруженных жрецов, пытавшихся заступить Конану путь. Не останавливаясь, киммериец потащил вниз спотыкавшегося Исайаба. Азрафель прикрывал их отступление.

Конан направился прямо к колесницам, что стояли без дела у подножия лестницы. Достигнув ближайшей, он проворно запрыгнул внутрь, схватил за шкирку остолбеневшего возничего и попросту выкинул его вон. Пока следом за ним забирались его друзья, Конан успел подхватить вожжи и кнут, и четыре вороных мерина, впряженных в колесницу, заволновались, навостряя уши. Киммериец заорал на них, щелкнул кнутом – и перепуганные звери рванули вперед, сквозь поспешно расступавшуюся толпу. Набирая скорость, колесница помчалась по главной улице Абеддраха к южным воротам, за которыми начинался большак...

Некоторое время спустя на загородной дороге можно было видеть одинокую колесницу, пробиравшуюся по грязи, оставленной недавним разливом. Возничий, черноволосый великан, все оглядывался, высматривая погоню, но так ничего и не увидел. Свистнув коням, он натянул вожжи, и еще через некоторое время повозка вкатилась во двор гостиницы Осгара.

– Эй, конюхи, живо закройте и заприте ворота! Зефрити, где ты там! Позови кого-нибудь на помощь, у нас раненый!

Объехав двор по широкому полукругу, Конан остановил отдувающихся коней, привязал вожжи, спрыгнул вниз и опустился на колени подле Исайаба.

Жилистый, крепкий шемит совсем обмяк. Его голова покоилась на коленях у Азрафеля. Оливково-смуглое лицо посерело, и рука, продолжавшая слабо кровоточить, распухла до самого плеча, а вблизи раны приобрела нехороший зеленовато-лиловый цвет. Когда Конан попытался осторожно ощупать руку, из груди Исайаба вырвался сдавленный стон. Его голова перекатилась на сторону, глаза выпучились от боли.

– Держись, дружище, – сказал ему Конан. – Сейчас отнесем тебя внутрь, приложим что-нибудь к царапине... На тебе, помнится, худшие раны заживали как на собаке...

– Нет, Конан... – прошелестел Исайаб. – Я чувствую, как по жилам расползается яд... огненные змеи подбираются к сердцу... – Он задыхался, голос сделался жалок и слаб. – Я скоро буду так же мертв, как старик Ибнизаб. Одна просьба... только не надо меня бальзамировать! – Умирающий закашлялся и с трудом перевел дух. – Бросьте меня в Стикс, и все. Чтобы не добрался никто вроде Хораспеса...

– Хорошо, старый друг, – торжественно кивнул киммериец. – Так мы и сделаем.

Зефрити успела позвать пожилую служанку, и та выбежала во двор, неся баночки и флакончики с целебными мазями. Ей хватило одного взгляда на лицо Исайаба, чтобы понять: ничего сделать было нельзя. Женщина беспомощно переминалась в сторонке, пока Конан не махнул на нее рукой – уходи, мол.

– Конан... Я тебе кое-что должен сказать... – Умирающий собрался с силами и сунул здоровую руку за пазуху. – Я бы тебе, наверное... так и не отважился сознаться... но теперь мне все равно. Возьми... оно твое.

– Да брось ты, Исайаб, – сказал Конан. – Отдохни лучше.

Но шемит продолжал упрямо возиться и наконец вытащил наружу кожаный мешочек со сливу величиной, висевший на шнурке, надетом на шею. Он принялся неловко теребить мешочек одной рукой, изгибая шею, чтобы видеть. Тяжелое дыхание вздымало костлявую грудь.

– Давай помогу, – сжалился Конан и распутал завязки.

Что-то сверкнуло яркой синевой, мешочек раскрылся, и наружу выкатилось золотое кольцо со вделанным в него гигантским сапфиром – Звездой Хоралы.

– Когда мы встретили тебя в пустыне, перстень был уже у меня, – с трудом выговорил Исайаб. – Я украл Звезду у того хорька, за которым ты гонялся. Я обворовал его, когда однажды в полдень он спал под кустом... Я нащупал перстень за подкладкой его седельной сумки и вытащил, а взамен подложил обломок кварца... Наверное, он так и не успел хватиться покражи, а?..

Исайаб держал переливчатый камень на бессильной ладони. У Азрафеля при виде сверкающего чуда буквально отвисла челюсть. Зефрити придвинулась поближе, ее взгляд загорелся жадностью. Даже у Конана изумленно округлились глаза.

– Значит, – сказал он, – все это время ты таскал перстень с собой? Да ты хоть знаешь, что всех нас и купить и продать за него мог?..

Исайаб издал невнятное кваканье, которое при других обстоятельствах сошло бы за смех.

– Ты сам сказал, что камушек стоит целой комнаты, набитой золотыми монетами... Вот я и задумался, а что же мне с ним делать? Обычно я сбывал добычу Осгару за бесценок... А тут ухватил кусок, который не проглотить...

Исайаб остановился перевести дух, и это далось ему немалым трудом. Его рука безвольно упала, Конан взял с обмякшей ладони синий кристалл и поднял его так, чтобы умирающий мог видеть.

– И потом, – прошептал Исайаб, – богатство – это ведь не самое главное... Я воровал по привычке... ради удовольствия... и за компанию...

Его грудь поднялась и опала в последний раз, тяжелое дыхание прекратилось. Исайаб умер. Какое-то время мертвые глаза еще отражали сияние Звезды.

Конан приложил ухо к груди старого товарища, потом заботливо опустил ему веки. Он помог Азрафелю уложить тело на колеснице и поднялся на ноги. Камня уже не было видно: Конан успел незаметно спрятать его в один из потайных воровских кармашков, вшитых в одежду. Выпрямившись, он оглянулся на своих уцелевших соратников по ремеслу, которых и осталось-то всего двое.