Ольга Григорьева - Берсерк

– Это самое разумное, что я могу сделать.

– Но как… – Я не находил слов. Сила и мужество – вот главные достоинства любого викинга! Ложь чужда нам – она удел слабых бондов! Орм все понял по моим глазам.

– Послушай меня и подумай, – сказал он. – Чем мы обязаны Серой Шкуре? Ничем. А если Золотой Харальд станет конунгом в Норвегии, как ты думаешь, отблагодарит ли он нас за помощь? Так не лучше ли иметь влиятельного друга, чем не иметь никого? И еще – Серая Шкура стар, и у него лишь один сын от наложницы. Как бы там ни было, его век подходит к концу. Мы лишь немного поторопим его.

– Но ложь?..

– Вспомни богов. Разве им не доводилось лгать ради выгоды? Мы, берсерки, – их излюбленные потомки, так почему же мы должны гнушаться того, чего не гнушались даже они?

Мне нечего было возразить. Отец говорил верно.

– Ты все понял, а теперь пора понять остальным. Люди должны быть готовы. – Отец направился к костру, и тут я вспомнил слова Ульфа: «Рядом с тобой был враг». Этот тайный злодей прятался в нашем хирде! Он узнает правду и продаст нас Серой Шкуре!

– Стой!

Орм остановился. Я догнал его и горячо зашептал:

– Не говори им правды, отец. Ульф подозревал, что в хирде есть тайный враг, да и Серая Шкура быстрее поверит твоим словам, если все наши воины будут убеждены, что мы пришли без злого умысла. Орм задумался:

– Может, ты и прав. Но враг в хирде? Я знаю всех своих людей и верю им. – Он покачал головой. – Однако старый колдун глядел в человеческие души. Ты уверен, что он подозревал кого-то из хирда?

– Да, – кивнул я. – Ульф сказал, что этот человек плыл на «Акуле» и был близко ко мне. Орм помрачнел.

– Тогда будь по-твоему, – решил он наконец. – Никто в хирде не узнает правды. Только ты и я…

Ранней весной в проливе Скаттегат, который отделяет Данию от Норвегии, беснуются ветры. Три дня мы дожидались затишья, а дождавшись, налегли на весла и вскоре увидели по правому борту норвежские скалы.

Харальд Серая Шкура встретил нас в Хардангре [53], на берегу. Он показался мне старым и усталым. Его шея была опоясана морщинами, а на голове виднелись большие серо-желтые залысины. Вместе с ним на пристань пришла его мать Гуннхильд. Все дети Гуннхильд рано или поздно становились конунгами, поэтому ее так и назвали – Мать Конунгов. Она стояла чуть позади своего рано постаревшего сына, и единственным, что еще жило на ее узком высохшем лице, были подозрительные темные глазки. В длинном, до пят плаще, со сложенными на животе руками, она напоминала ласку – неприметного хищного зверька с коварным умом и злобным нравом.

– Вы пришли с миром от конунга данов? – хрипло поинтересовался Серая Шкура. Как я и думал, слухи обогнали даже наш быстрый драккар. Орм спрыгнул на землю и кивнул Трору с Бьерном. Они выволокли на берег увязанную узлом шкуру и развернули ее у ног конунга. На солнце засияли дорогие ожерелья, подвески, диковинная посуда и шитые серебром ткани. Серая Шкуpa упрямо нахмурился, но заблестевшие глаза выдали его радость. «Люди болтают, будто он так скуп, что закапывает все свои сокровища в землю», – негромко шепнул Варин. Я поморщился, но не возразил. Конунг норвежцев был похож на скупца…

– Что же хочет от меня Синезубый? – с трудом отведя взор от рассыпанного на земле золота, спросил Серая Шкура.

Отец склонил голову:

– Он желает мира и добра, конунг. Харальд недовольно передернул плечами:

– С каких это пор? Гуннхильд подалась вперед:

– Синезубый приютил нашего врага, ярла Хакона, какого же мира от него ждать?

– Он принял обезумевшего от потерь, смертельно больного викинга. Но сам он не враг тебе, конунг, – возразил Орм. – И тебе, Мать Конунгов.

Гуннхильд любила, когда ее так называли. Она гордилась сыновьями. Сморщенное лицо старухи разгладилось. Она приподнялась на носочки и что-то шепнула сыну на ухо. Тот кивнул:

– Я рад посланцам конунга данов. Вас ждут отдых и пир.

Небрежным жестом указав на дары датчанина, он повернулся и пошел прочь. Воины поспешно сгребли золото обратно в шкуру и, покачиваясь от тяжести узла, побежали следом, а мы вернулись к драккару.

– Не нравится мне этот конунг. – Отдуваясь, Черный Трор уселся рядом со мной и невесело поглядел на уходящих по тропе людей. – Если б я не знал, что мы и впрямь привезли добрые вести, немедля убрался бы подобру-поздорову. А то с этой старой крысы станется пустить нас на прокорм Логи-огню!

– Верно, Трор, верно, – загомонили викинги, лишь Эрик легонько хлопнул Трора по плечу: – Хватит ворчать, Черный. Худой мир лучше доброй ссоры! Мы пришли с миром, и Серая Шкура об этом знает.

Я покосился на Эрика. На каждой попойке он клялся отомстить сыновьям Гуннхильд за убитого ими Трюггви-конунга, и вдруг этакая покорность?!

– Чего дивишься? – огрызнулся хирдманн. – Если Хакон простил Серую Шкуру, то почему я не могу?

– Можешь, – согласился я, но сомневаться не перестал и на пиру уселся поближе к ставшему столь покладистым викингу. Орм устроился на почетном месте возле Серой Шкуры, а Гуннхильд, как обычно, немного позади сына.

Пир был богатым, под стать привезенным подаркам. Соблазнительно вертя задами, ловкие девушки подносили яства и разливали пиво. Кое-кого из них воины уже успели усадить на скамьи, и гнетущая тишина сменилась веселым гулом.

Орм пил мало, и я тоже. Харальд Серая Шкура был не так прост, чтоб поверить обещаниям какого-то пришлого викинга, и то тут, то там слышались обрывки разговоров об истинной цели нашего прихода. «Слава богам, что Орм скрыл от наших воинов правду», – уже который раз думал я.

К могучему боку Черного Трора приклеилась молоденькая и аппетитная девица. Она весело щебетала о конунге данов и ярле Хаконе. Уже изрядно захмелевший Черный щупал ее скрытые под платьем прелести, громко хохотал и выкладывал все, что знал.

– Хакон чуть не свихнулся от потери Трандхейма, но все же решил примириться с Серой Шкурой, а конунг данов только об этом и мечтает! – хвастливо громыхал он.

– Нам так голодно живется в последнее время, такие неурожаи, – сетовала девица. – А правда ли, будто конунг данов обещает нашему конунгу в лен какие-то земли?

Ее круглые доверчивые глаза пожирали вконец осоловевшего Трора. Млея от подобного восхищения, он расправлял плечи:

– Слыхал я что-то такое… Но мне нет дела до конунгов, я – воин!

– Конечно, конечно, – льстиво соглашалась девица, – ты такой сильный, такой умный! Наверняка лучший боец в хирде!

Чтоб не обидеть сидящих рядом приятелей, Черный cклoнялcя к ее розовому ушку и что-то шептал, отчего оно из розового становилось пунцово-красным.

Эрик тоже нашел себе собеседника – простоватого добродушного норвежца, с которым, видимо, был знака еще раньше, до ухода из родных мест. Обнимаясь, вспоминали давние походы и рассказывали друг другу новых подвигах. Может, Эрик действительно проста сыну Гуннхильд убийство Трюггви?