Дуглас Брайан - Демоны степей

Черная краска была полностью отмыта с его лица и рук. Конан разглядывал молодого человека немного насмешливо. Наконец киммериец кивнул ему:

— Садись и рассказывай, с чем пожаловал.

Инаэро послушно сел. Поерзал на месте и наконец начал:

— Я хотел попросить тебя… об одолжении.

И вытащил из-под одежды мешочек с золотыми — правитель одарил его наравне с прочими своими спасителями.

— О, кажется, у меня новый наниматель, — протянул Конан лениво и зевнул. — Кого я должен убить для тебя, малыш? Только назови. За такие деньги я перебью целую казарму стражников.

— Это не для тебя, — сказал Инаэро, смущаясь почти до слез. — То есть, можешь взять себе все, что останется… Если останется.

— Не томи мое сердце, — сказал варвар, — иначе оно разорвется.

— Владыка распорядился изъять в казну и распродать все имущество арестованных, которых послезавтра публично казнят на площади.

— Разумное решение, особенно если учесть, что они успели накопить огромные богатства, — согласился Конан. — Когда я стану королем, я воспользуюсь хоарезмийским опытом. Однако продолжай.

— Среди этого имущества… есть имущество некоего Церингена… Личного врага нашего хозяина, Эйке.

— Припоминаю, — сказал Конан, который отлично это знал. И нахмурил брови: — А тебе-то что до этого? Хочешь что-то купить?

Инаэро покраснел.

— Сейчас у Церингена находится одна девушка.

— По моим сведениям, Церинген — кастрат, так что успокойся, малыш: твоей драгоценной девушке ничего не угрожает.

— Я не об этом. Я хотел бы ее выкупить, — сказал Инаэро.

— Так вперед, за чем же дело стало? — удивился наконец Конан. Поведение молодого человека поневоле поставило его в тупик. — Деньги у тебя есть, и немалые, хватит на десяток девушек. Ее, видимо, выставят на продажу уже завтра.

— Я… не могу, — пробормотал Инаэро.

— Почему?

— Понимаешь ли, Конан, она мне не простит, если я сделаю это еще раз, — объяснил Инаэро. — Она — лучший каллиграф нашей школы. Она обучала меня своему искусству. Да и вообще… Она замечательная, если хочешь знать!

— Прекрасный выбор. — Не смейся надо мной!

— Погоди-ка, — задумчиво проговорил Конан, — из твоих слов я понял, что один раз ты уже ее продал.

— Это была необходимость.

— Как у тебя в жизни все запутано, Инаэро! — воскликнул киммериец. — Ты непрерывно ставишь меня в тупик. Можно сказать, общаясь с тобой, я не вылезаю из этого тупика. Тебе нравится эта девушка, и ты желаешь ее непременно выкупить, но хочешь, чтобы это сделал для тебя кто-то другой?

— Приблизительно так, — кивнул Инаэро.

— А если точнее?

— Это в точности то, чего я хочу.

— Так бы и сказал, — киммериец опять зевнул и сомкнул пальцы над мешочком с золотыми монетами. — Завтра она будет у тебя, не сомневайся.

Конан отправился на Блошиный рынок поутру, едва только удары барабана возвестили о начале торгов. Ему пришлось подождать, пока выведут всех рабов, подлежащих непременной продаже. Наконец, когда было объявлено об имуществе преступника Церингена, Конан затесался в толпу любопытствующих и принялся разглядывать «товар». Большинство прислуги Церингена никуда не годилось, с точки зрения киммерийца: это были изнеженные, капризные люди, в основном приученные подавать напитки, услаждать взоры плясками и пением, а также чтением. Их разбирали охотно и платили за них немалые деньги: такие рабы считались «вышколенной домашней прислугой», а богатых людей в Хоарезме имелось немало, и все они желали, чтобы им «услаждали взоры и слух». Конан только плевался, когда на помосте оказывался очередной гладенький человечек с холеным телом и томным взором.

Наконец киммериец встрепенулся. Под свист и выкрики на помост вывели девочку лет пятнадцати-шестнадцати. Близоруко щурясь, она оглядела толпу. Было очевидно, что она не раз гуляла по этому рынку среди этой самой толпы, и многие из собравшихся были ей знакомы.

И точно. Послышались вопли:

— Эй, Аксум! Эй, гордячка! Что, тебя выставили, а? Что ты натворила, если тебя продают? Сперла что-нибудь, а?

— Тьфу на тебя! — закричала вдруг Аксум в ответ. Она вся подобралась, набычилась, словно собираясь боднуть кого-то из увиденных внизу, под помостом.

Послышался громкий, дружный хохот.

— Ну, эта — пантера, только держись! — высказал свое мнение один из зевак, стоявших рядом с Конаном. Он явно не собирался никого покупать, просто пришел поглазеть на любопытное зрелище.

— Тихо, ты! — обратился к Аксум распорядитель аукциона и легонько хлестнул ее прутиком по плечу.

Она сморщилась.

— Сам ты тихо! — сказала она дерзко. — Попортишь мне руки — тебе самому руки выдернут!

— Девственница Аксум! — провозгласил распорядитель аукциона, решив не обращать внимания на выходки девушки. — Начальная цена — пятнадцать золотых!

— Нахал! — завопила Аксум. — Я — каллиграф, я — мастер!

— Знаем! Знаем! — послышались выкрики в толпе. — Она смерть как хорошо рисует сердечки и завитушки!

— И голых баб! — добавил какой-то солдат в простоте. — По моей просьбе как-то раз нарисовала. Я в трактире сидел и скучал смертно, — продолжал он словоохотливо, видимо, не в силах удержаться от воспоминания. — А она подсела рядом, попросила персиков угоститься — мол, устала очень, — а я ей и говорю: «Ты, красотка, для меня не годишься, я тощих не люблю». А она в ответ: «Я красотка не для того, а вот нарисовать тебе могу такую распрекрасную, что засохнешь — будешь искать похожую и в жизни не найдешь». И что бы вы думали? Нарисовала! И как в воду глядела: сколько с тех пор времени прошло, такую же не нашел!

Покупать каллиграфа не спешили. Конан отделился от стены, к которой прислонился, всем своим видом выражая крайнюю лень, и громко произнес:

— Двадцать пять золотых.

Соседи по толпе дружно уставились на киммерийца. Варвар был меньше всего похож на человека, которому требовался личный каллиграф.

После предложенной цены торги оживились, как по волшебству. Аксум захотели сразу несколько торговцев, но Конан неизменно поднимал цену и в конце концов сумма в триста золотых показалась чрезмерной даже самому богатому из претендентов. Аксум столкнули с помоста прямо в могучие руки варвара под свист и улюлюканье толпы.

Оказавшись в могучих объятиях киммерийца, Аксум сердито дернулась:

— Пусти! Надеюсь, ты не собираешься превратить меня в свою наложницу!

— У тебя ужасный характер, — сказал Конан. — Нет, в принципе, я заплатил за тебя для того, чтобы ты была свободна. Если хотя бы часть того, что я наслушался о тебе за все то время, пока велись торги, — правда, то ты должна жить совершенно свободно. Разве что захочешь обременить себя другом сердца.