Андре Олдмен - Последний игрок судьбы

— Да. Ее команда в плену. Они станут брагонами. Все, кроме зингарки.

— Ваше дело. Так вот, там был один пуантенец, Лабардо кажется, дохлячок, который освободил своих друзей без всякого оружия и драки.

— Как?

— Сыграл с одним пиратом в «мельницу». Ставкой была свобода. Он сделал все партии.

Рука Даны застыла, так и не поднеся янтарный шарик ко рту.

— «Мельница»? — спросила она. — Игра? Он хороший игрок?

— Хвастал, что уложил самого Даркатеса, Верховного Жреца Зингары. Жаль, что в такой голове скоро ничего не останется.

Дана промолчала и снова принялась за еду.

— Ладно, — сказал Конан, — брагоны не в счет. Но я видел еще каких-то в юбках там, на лестнице. Разве они не мужчины?

— Нет. Они — слуги Гратакса.

— Гратакса? Это ваш бог?

— Боги на небесах. Гратакс здесь.

— Расскажи мне о нем.

— Что ты хочешь знать?

— Кто такой этот Гратакс. Он живет во дворце?

— Нет, в Лабиринте. Не живет. Он — есть.

— На что он похож?

— Тебе лучше не знать.

— Ладно. Вы его боитесь?

— Пусть боятся мужчины. Гратакс делает из них брагонов.

— Неужели не нашлось ни одного храбреца, кто бы попытался одолеть эту тварь?

— Пытались. Лабиринт пройти нельзя. Везде гибель. Сам не пройдешь. Только Илл'зо знает путь. Уводит в Лабиринт пленников, а возвращает брагонов. Некоторых оставляет себе.

— Илл'зо? Это еще кто?

Дана молча указала рукой в сторону колоннады. Только сейчас Конан заметил в густой тени возвышение, покрытое пышным ковром. Возле него безмолвно стояли худые люди в сине-красных юбках. На возвышении кто-то сидел.

— Илл'зо, Жрец Черепа.

— Ваш повелитель?

— Нет. Наша повелительница — Омма Фа, твоя нареченная. Илл'зо — главный слуга Гратакса.

— Хотел бы я взглянуть на главного врага рода мужского, — хмыкнул Конан.

Словно заслышав его слова, фигура на возвышении поднялась и сделала несколько шагов вниз. Бритоголовые пришли в движение, поспешно выстраиваясь в две шеренги — от возвышения к фонтану. Илл'зо прошествовал между ними, высоко поднимая худые ноги, покачивая головой, словно журавль, высоко поднимая подбородок с приклеенной бородкой-трубочкой, выкрашенной синими и красными кольцами. Юбка жреца была гораздо шире, чем у остальных слуг Гратакса, на ней виднелись какие-то магические знаки.

Подойдя к столику Конана, Илл'зо застыл, поглядывая на киммерийца сверху круглыми внимательными глазами.

— Привет, — буркнул варвар, не поднимаясь. — Хочешь выпить?

— Встань, о, пришелец, возникший из моря, — заговорил жрец нараспев, — встань, поклонись и ответствуй, лукавство, отбросив, как ты зовешься, и родину где ты оставил?

— Зовусь я Амра, лев морей, — отвечал северянин, все еще раздумывая, стоит ли покидать мягкое ложе.

Решив все же соблюдать чужие обычаи, пока к тому принуждают обстоятельства, он поднялся и добавил:

— А родина моя далеко. Ты о ней не слышал.

И без того огромные глаза жреца округлились еще больше.

— Амра, пират, ты разбойник морской, беспощадный…

— Польщен, — перебил Конан. — Рад, что ты меня знаешь.

— С севера прибыл из хладной страны Киммерии, — продолжал Илл'зо. — Был ты наемным солдатом, щитом громыхал по дорогам…

— Громыхал, — кивнул Конан, — и по дорогам громыхал, и по полям кровавым. Потом надоело.

— Прежде проворством и ловкостью славен ты был во стенах Шадизара. Кровь проливал на арене далекой Халоги, многих мужей победил и бежал дерзновенно. Возле морских берегов, на просторах Турана, многим властителям кровь ты испортил, ночной обитатель. Снова облекшись в броню и копьем потрясая, силой и храбростью злато стяжал, управляя многими войнами, шлем заслужив златоверхий. К желтым кхитайцам отправился вместе с посольством, снова вернулся, на север спеша ледногорый. В черных болотах сражался, в Боссонских погибельных землях, там дикарей побеждал… А в Офире искусством из лука метко разить поражал короля-недоноска…

— Откуда ты это взял? — Варвар даже не старался скрыть изумления.

— Вместе с Белит, кровожадной и смелой пираткой, черным возмездием был кораблям и в пучины их много отправил, — закончил слуга Гратакса, опускаясь на подушки. — В сердце читаю твоем, о, пришелец надменный, имя назвал — остальное открыто. Ты же присядь, и осушим заздравные чаши.

— Это всегда, — Конан прилег на подушки, с любопытством поглядывая на Илл'зо, который, утомившись длинной речью, залпом осушил кубок.

— Обо мне ты, видно, все знаешь, — сказал варвар, когда жрец осторожно вытер свою бородку-трубочку и потянулся за шариком розового желе, — может, теперь расскажешь о себе?

— Я — Предстоятель Богов и Десница Пророков, Смерти слуга и Предвестник бессмертия мира, — пропел Илл'зо. — Я побеждал победителей, славой увенчанных бренной, я на вершины всходил и в долины спускался, там драгоценностей много, но мне их не надо…

— Хм, — сказал только варвар, — удивительное дело.

— Нет удивления там, где господствует мудрость, — наставительно заметил жрец, — там, где игра, — побеждает Спокойный.

— Хотел бы я знать, в какие игры ты играешь, — проворчал Конан себе под нос, но жрец его услышал.

— Нет ничего, что сокрыто от глаз Просвещенных, род свой ведущих от самых фундаментов мира. Мы побеждаем не ради надменности праздной, ради спокойствия грозно разим дерзновенных.

— И превращаете их в брагонов?

— Тех, кто погряз в суете, развращен безвозвратно, тех, кто, мужами зовясь, суть — явление скверны.

— Теперь я понимаю, почему вы носите юбки.

— Почему? — удивился Илл'зо. И, спохватившись, добавил: — Слово свое поясни, северянин смышленый!

— Потому что не относите себя к мужам.

Слуга Гратакса потер бритый череп и молвил:

— Только незрячий различье полов наблюдает, мудрый признает, что нет между ними отличья.

— Ну, ты меня удивил! — хлопнул себя по колену варвар. — А я думал — знаю, откуда дети берутся. Послушай, открой мне тайну: эта Омма Фа, или как там ее, она — женщина или мужчина? А то, знаешь, мне скоро предстоит с ней возлечь.

Илл'зо задрал приклеенную бородку и ответствовал:

— Много познанья тебе предстоит, молодой храбрый воин, много открытий, ведущих к явлению сути. Я же скажу, что царица прекраснее многих долго слыла и тому подтвержденьем служит ее изваянье у этого трона…

Он указал куда-то за спину Конана. Обернувшись, варвар увидел в тени колоннады, как раз напротив возвышения, с которого недавно спустился жрец, еще одно. Там стояло пустое кресло, а возле действительно темнела плохо различимая отсюда статуя.

— Ты сказал — была? Что это значит?

— Ликом своим Омма Фа и луну затмевала, но порешила сравниться блистанием с солнцем. Долго она вопрошала меня, мне же много открыто тайн, что неведомы даже царицам. Я снизошел, ибо дщерью считаю ту, кто цветущую землю хранит неустанно. Есть в диких скалах большая купальня, Древние мира ее завещали потомкам. Там омываемся мы после долгих служений, после в сырых лабиринтах несчетных блужданий. Три водопада несут там прозрачные струи с горных вершин, с поднебесья Тирами. Зная их тайну, я так наставлял дорогую царицу: в первом омоешься — силу упругую в теле вновь ощутишь и девицею юной пребудешь. А под вторым водопадом лик свой прекрасный омоешь — станет прекрасней еще и разгладится кожа, вновь зарумянится, станет блестящей, как солнце. Третьего струй же коснешься — задумайся прежде! — в смертных ты трепет вселишь, неподвластный сужденью…