Андре Олдмен - Последний игрок судьбы

Илл'зо перевел дух, и варвар воспользовался паузой, чтобы сказать:

— Мыслю, ваша Омма была бабенкой не первой молодости, если хотела разгладить морщины под этими водопадами. Надеюсь, ей это удалось. Ладно, первая струя возвратила ей девственность, вторая — юность, а что дала третья?

— В третьей струе не велел я купаться, — покачал головой жрец, — ибо для смертных она слишком много скрывает. Только богам и служителям их подобает ликом своим вызывать трепетание прочих. Омма же Фа, своенравная гордая дева, смело вступила под водные звонкие вихри…

Громкие звуки фанфар прервали увлекательное повествование слуги Гратакса. Из-под колоннады выступили девы, окружившие довольно странное сооружение. Оно напоминало небольшую палатку из пестрой ткани, укрепленную на шестах, которые несли четверо брагонов. Приветственные крики понеслись к знойному небу, струя фонтана вспыхнула яркими огнями, ударили литавры. Туземки образовали живой коридор, по которому двигалась процессия — прямиком к столику Конана.

— Встань, о, достойный, прошествуй навстречу невесте, — пропел Илл'зо, поднимаясь и оправляя юбку, — смело и гордо иди по велению свыше…

Вздохнув, киммериец прикончил одним глотком оставшееся вино, поднялся и зашагал к палатке.

Дана откинула полог, и варвар застыл, уставившись в душный полумрак, где, широко расставив кривые ноги и поводя в его сторону длинными, похожими на мшистые корни руками, стояла его нареченная.

— Приди, приди, супруг мой! — донесся низкий утробный глас.

«В смертных ты трепет вселишь, неподвластный сужденью», — бешеными ударами крови зазвенели в голове варвара слова жреца.

Сбивая с ног зазевавшихся и позабыв об отравленных копьях брагонов, киммериец с диким ревом ринулся к выходу…

Он успел пробежать не менее ста шагов, утыканный, как еж, летающими иглами, впившимися в кожу спины, прежде чем ноги его подкосились, и Конан рухнул на каменные плиты. Сознание оставило варвара, а когда он открыл глаза, увидел прекрасное лицо юной девы — темные зрачки, в которых трепетал отблеск свечей, смотрели на него пристально, не мигая.

Поняв, что лежит обнаженный под взглядом какой-то довольно наглой девицы, киммериец хотел подняться, но почувствовал, что руки и ноги его крепко пристегнуты железными кольцами к жесткому ложу. Низкий каменный свод нависал над ним, едва озаренный тусклым светом, все остальное помещение тонуло во тьме.

Девица отступила в ату тьму и снова появилась, держа в руках плетеную корзину.

— Кто ты? — хрипло спросил варвар, облизывая сухие губы.

— Твой кошмарный сон. — Голосок ее прозвенел, чистый и радостный, столь несообразный словам, им произнесенным.

— Плохо о себе думаешь, — сказал киммериец. — Ты не такая уж страшная. Наоборот. Развяжи меня, и мы превратим кошмар в дивные грезы.

— У тебя есть невеста. Только с ней ты можешь вкусить все радости мира.

Она звонко рассмеялась.

— Радости мира? А ты видела ту милашку? Любая горилла по сравнению с ней — писаная красавица. И запах. Я едва не задохнулся. Так пахнет, должно быть, бродячий пес, если его облить духами. Много я повидал страшилищ, но первый раз обратился в бегство. Давай условимся: если поедешь путешествовать, никому не говори, что бесстрашный Амра потерял голову из-за какой-то большой белой обезьяны.

— Ты нарушил клятву, пришелец! — воскликнула юная дева, и на сей раз, слова ее звучали гневно. — Ты отверг ту, коей предназначен по воле богов!

— Что-то я не помню, чтобы в чем-то клялся, — пробурчал варвар.

— Так поклянешься! Иначе смерть твоя будет ужасна.

Она открыла крышку корзины и небольшими деревянными щипчиками достала из нее нечто, блеснувшее изумрудным сполохом.

— Взгляни.

Щипцы оказались перед глазами Конана, и он увидел извивающуюся змейку в локоть длиной. Тело ее скручивалось в кольца, маленькая пасть была открыта, на острых зубках — капельки яда.

— Яд изумрудной змейки действует медленно, но неотвратимо, — услышал он ясный голос, — ты будешь мучиться до захода солнца, тело твое распухнет, и кожа станет отваливаться клочьями… Глаза вылезут из орбит, гной выступит из многочисленных язв, сойдут ногти…

— Если хочешь меня напугать, зря стараешься, — перебил киммериец, — я видел и не такое.

— Видел, а теперь ощутишь это все на собственной шкуре. Но ты можешь избежать мучительной гибели, если поклянешься самым святым, что выполнишь свое предназначение. Решай.

— Я не боюсь смерти, — презрительно отвечал варвар.

— Посмотрим.

Она отступила на шаг и бросила змейку на распластанное тело. Ни один мускул Конана не дрогнул, когда холодная лента скользнула по его животу, проползла по бедру, возвратилась назад и соскочила на пол. Девица проворно схватила ее щипцами, подошла поближе к возвышению и положила змею на шею варвара. Та хвостом стегнула его по уху и поползла, стараясь захлестнуть шею петлей. Задница Нергала! Неужели придется погибнуть здесь, в каменном мешке, от руки столь юного и привлекательного создания? Киммериец не раз бывал в руках палачей, которые всегда дивились его выдержке и хладнокровию, умению превозмогать боль и плевать в лицо своих мучителей. Но то были грубые мужланы, почти всегда уродливые, скрывавшие лица под масками или капюшонами, и души имели не более, чем орудия, которыми пользовались. Сейчас дело обстояло иначе: он не чувствовал никакой ненависти к своей погубительнице. И если она говорит правду, если Кром решил бросить на него свой последний взгляд, что ж, он умрет, как подобает достойному мужу чести, что бы там ни болтал круглоглазый Илл'зо…

Изумрудная змейка оплела его шею и, приподняв маленькую головку, уставилась на варвара красными бусинками глаз. Между зубов трепетал длинный раздвоенный язык.

— Клянись, пришелец, клянись, пока не поздно!

Он молчал. Нарушать клятвы, данные даже под пытками, — последнее дело. Это хуже, чем убивать детей и вскрывать животы беременным женщинам. Конан только крепче сжал зубы.

Щипцы снова ухватили змею. На сей раз девица положила ее варвару на грудь. Плоская треугольная голова оказалась в двух пядях от губ киммерийца. Крошечная пасть все так же беззвучно раскрывалась и закрывалась, раздвоенный язык метался между зубами…

— Ты храбрый, пришелец, — услышал он слова юной девы. — Храбрый, но глупый. Кто же отказывается от трона, когда он сам плывет в руки?

— Я согласен, — выдавил варвар, — согласен на трон. Только без обезьяны…

— Не смей называть великую госпожу именем этого гнусного животного! — взвизгнула девица. — Она вовсе не…

Голос осекся, потом дева заговорила зло и быстро: