Андре Олдмен - Последний игрок судьбы

Пираты и матросы «Ласточки» толпились за спинами Конана, Лабардо и девушки. Сжимая в руках оружие, они злобно поглядывали друг на друга: недавние враги никак не могли привыкнуть к мысли, что теперь им предстоит действовать заодно. Рядом с Эстразой зябко поводил плечами Карастамос, худой лысоватый старик, ее воспитатель.

Блюдя верность госпоже, он вызвался сопровождать зингарку в мрачных подземельях. Киммериец отдавал должное подобной преданности, хотя с удовольствием бы придушил старикашку: тот позволил себе болтать лишнее, когда за хмельной чашей Конан помянул изумрудную змейку.

Выпивали они в покоях Жреца Черепа: Илл'зо, как радушный хозяин, угощал их разнообразными напитками, среди которых оказалось даже ячменное пиво — приятная неожиданность для варвара, успевшего подустать от шипучих напитков. Хватив сразу добрую кварту, Конан разомлел, и язык его развязался.

— Клянусь дубиной Крома, — сказал он, — я был на волосок от того, чтобы стать возлюбленным белой обезьяны! Когда холодная тварь поползла вниз по моему животу, слова клятвы готовы были сорваться с моих губ…

Тут он приметил, что Карастамос криво усмехается.

— Эй, старик, — бросил варвар, — в твоем возрасте опасно скалить зубы. Не ровен час — выпадут.

Старый воспитатель побледнел и перестал улыбаться.

— Скажи нам, что тебя так насмешило, — потребовал киммериец.

— Я только подумал, господин мой, — прогнусавил старик, — подумал, услышав о сем страшном деле…

— Что, хвост Нергала тебе в кишки?!

— …Я изучал разных гадов и знаю, что у изумрудной змейки слишком маленькие зубы. Она может прокусить только самую нежную кожу. У тебя же, о достойнейший из пиратов, кожа толстая. Думаю, что и там, куда змея направлялась…

Донна Эстраза, возлежавшая на шелковых подушках с маленьким кубком в руках, обидно засмеялась.

— Гроза морей испугался какого-то зеленого червяка!

— Нет, о, прекрасная дева, страх Амре не ведом, — вступил в разговор Илл'зо, — лишь пелена его разум от света скрывает. Мыслит конкретно сей варвар, желая остаться мужем достойным, чтоб подвиги вновь совершать…

— Ну, да, — осклабился Конан, — остаться мужем — это не куль изюма. Хотя тебе, жрец, этого не понять. Давай не тяни, рассказывай: каких подвигов ты ждешь и что надобно делать в твоем Лабиринте.

Илл'зо наморщил лоб, округлил глаза и возвестил:

— Тот, кто решится сыграть против древних заклятий, быть перестанет собою, вступив в лабиринты. Волю утратив, он станет десницей вожатых, станет податливой плотью и сталью булатной…

— Речь твоя темна и невнятна, — нетерпеливо перебил варвар. — Что значит — «податливой плотью и сталью»? Говори яснее!

— Правильный ход означает победу над монстром, если ошибка — то плоть пожирают нещадно.

— И вожатым будет Лабардо?

— Этот игрок предостойный согласен сразиться, вас поведет в лабиринты юнец благородный.

— Еще бы не согласен! Лучше рискнуть, чем стать безмозглым брагоном. А каковы правила?

— Каждый, сюда попадая, играет лишь так, как умеет.

Юноша сей за доскою снискал себе славу.

— Значит, будем играть в «мельницу». И мы станем фишками?

Илл'зо величественно кивнул.

— Ладно, — сказал Конан. — Не думаю, что позволю себя сожрать, даже если наш гроссмейстер даст маху. Придется идти. Да и выбор, мыслю, у меня, как и у остальных, не велик. Но что заставило хозяйку изумрудной змейки меня освободить? Людей много…

— Эти ничтожные — только безгласные фишки, — был ответ, — ты же, о Амра, владеешь железною волей. Если пройдешь Лабиринт до дверей Цитадели, с Гратаксом грозным скрестится твой взор напоследок.

— Покончив с «мельницей», станем играть в гляделки, — заключил киммериец. — Или все же придется поработать мечом?

Жрец презрительно скривил губы.

— Гратакс Великий в потоках времен пребывает, ведает все безучастный, высокий, как небо. Не прибегая к оружью, вершит свою волю. Нет ничего, что текло бы помимо Благого.

— Ты хочешь сказать, он — сам Митра?

— Митра — Творец, но чертоги его удаленны, здесь, на земле, за порядком следят его слуги. Гратакс — древнейший, возникший еще до Потопа, в те времена, когда девы владели мирами…

— Хорошо, что мать родила меня всего двадцать пять зим назад, — хмыкнул варвар. — Если я перегляжу кумира, что дальше?

— Храбрость и мужество будут подмогой герою. Если он сможет смотреть не мигая в глазницы, то испытание выдержит, если же дрогнет — он обратится в брагона и будет до века безмозглым. Так или иначе, цель у тебя, о, пришелец, нам принести сей кумир, для того и свободу ты получил, страшной казни избегнув…

— Из проруби да в костер, — проворчал Конан. — Вот что, жрец, кончай ходить вокруг да около: я должен знать, с чем буду иметь дело. Если не выложишь все об этом Гратаксе — можешь пойти и взять его сам.

Илл'зо разразился длиннющей тирадой, из которой явствовало, что он этого сделать не может. Немного поразмыслив, жрец все же поведал историю таинственного кумира. Говорил он долго. Речь его изобиловала туманными иносказаниями и пышными эпитетами, но Конан уже научился вычленять из словоизлияний круглоглазого суть.

А суть была такова.

Очень давно (но гораздо позже Потопа) в море чуть западнее островов Сиптаха буря застигла караван пиратских галер. Шел он в Стигию, чтобы продать на невольничьем рынке белых рабынь, захваченных в прибрежных селениях. Большинство этих женщин ждала страшная участь — они должны были стать жертвами стигийских магов, поклонявшихся Сету, Змею Вечной Ночи. Это божество, одно упоминание о котором приводило в трепет живущих севернее реки Стикс, требовало от своих служителей обильной крови — требовало и получало. Главарь пиратов (имя его Илл'зо называть не стал) заранее сговорился со жрецом Ох-Пта, и посланники мага уже ждали невольниц на рынке Луксора, чтобы отобрать самых молодых и красивых, ибо Сет предпочитал исключительно кровь юных девиц. Стигийцы так и не получили желаемого: как уже говорилось, караван попал в бурю, несколько кораблей пошли ко дну, остальные прибились к неведомому острову, не обозначенному ни на одной карте. Остров был сплошь покрыт джунглями, а посреди высилась большая гора, над вершиной которой курился легкий дымок.

Заделав пробоины и подлатав паруса, работорговцы хотели было покинуть этот пустынный берег, но все усилия оказались тщетны: ни под парусами, ни на веслах они не смогли отойти дальше выстрела из аркбалисты.

Мысль обследовать остров пришла в голову их вожака по тем же причинам, что и давеча киммерийцу. Если неведомые чары не позволяли кораблям уйти, значит, где-то должен был скрываться их источник. Сделав вылазку, пираты не нашли ни единого разумного существа, зато обнаружили множество древних построек, почти полностью скрытых густыми зарослями.