Норман Хьюз - Месть волчицы

— Может, есть еще желающие о чем-то меня спросить… Или предложить погреться ночью?.. — Она усмехается. И усмешка эта более всего похожа на оскал. — Нет? Странно, я так и думала. Впрочем, чего еще ждать от таких трусливых болванов…

Сейчас она в таком состоянии, что была бы, наверное, даже рада, если бы кто-то осмелился бросить ей вызов. Ее жажда крови не удовлетворена до конца. Поэтому она нарочно провоцирует сидящих в зале мужчин, но они как будто чувствуют это и смущенно отводят глаза, — все, кроме Муира, который по-прежнему пялится на воительницу со смесью ненависти и восхищения во взгляде.

Но он единственный, с кем она сегодня не желает связываться, хотя именно он и натравил на нее тех трех негодяев. Нет, Муир подождет: этот красавчик заслуживает явно большего, нежели простая трепка… гораздо, гораздо большего. Успокоившись, Соня пересаживается на другой конец стола, подальше от лужиц крови, в изобилии пятнающих пол и столешницу, подпоясывается мечом, затем машет хозяину, испуганно наблюдающему из дверей кухни.

— Это тебе за ущерб, — она кладет на стол полновесную серебряную монету. — Отдашь бедняге, которому придется драить от крови пол и лавки.

Хозяин с поклоном тут же прибирает монету к рукам, а Соня, поразмыслив, поднимается с места. Сперва она хотела посидеть еще немного, ибо сна еще ни в одном глазу, а в углу она приметила менестреля, настраивающего свою лютню, и понадеялась послушать сегодня музыку. Но теперь решает, что игра не стоит свеч. Лучше уйти сейчас, оставшись в памяти этого сброда вот такой, гордой и непобежденной… Опять же, прежде чем эти трое ублюдков придут в себя. Не приведи Небо, задумают подговорить кого-то отомстить за свою поруганную честь и достоинство… С подобным ей, увы, не раз доводилось сталкиваться. Мужская солидарность в таких случаях, как правило, берет верх над благоразумием, в особенности когда шибает в голову вино. А сколь бы высоко Соня ни ценила свои воинские таланты, в драке против целой толпы ей все же не устоять. Так что, пожалуй, не стоит пренебрегать отдыхом.

— Я поднимусь наверх, — объявляет она хозяину постоялого двора, — Отправь мальчишку, чтобы проводил меня в комнату, и пусть прихватит с собой небольшой кувшин вина, и проследит хорошо ли натоплено в комнате. Ночи, знаешь ли, уж больно холодные… — с многозначительной усмешкой добавляет она,

— Все будет исполнено, госпожа, — Хозяин кланяется едва ли не в пояс и тут же кличет одного из тех пострелят, которые у него в зале на подхвате. — Покажи госпоже ее комнату. И исполни в точности все, что она ни попросит.

Мальчуган, свидетель недавней драки, взирает на Соню с немым обожанием. О, наивная простота юности, когда геройство еще способно пробудить восхищение, не омраченное никакими сторонними соображениями и грязными мыслями… Потрепав мальчугана по вихрастой голове, Соня через весь зал направляется к выходу, что ведет на лестницу, и едва удерживается, чтобы не поежиться, — так ощутимо колют между лопаток устремленные на нее взгляды.

Ночь, впрочем, проходит спокойно. Пробудившись с рассветом, она завтракает на скорую руку и устремляется на конюшню, где ее ждет оседланная Искорка… и Муир. Судя по внешнему виду жреца, ночной отдых не пошел ему на пользу. Двигается он по-прежнему с трудом, как будто все суставы у него деревянные, да еще плохо смазанные, лицо кажется даже бледнее обычного, а под глазами залегли темно-синие круги.

Разумеется, ни он, ни она не обмениваются ни словом, усиленно делая вид, будто не замечают друг друга. Соня выводит Искорку во двор, садится в седло и трогается в путь. Сзади глухим рокотом доносится стук копыт вороного жеребца.

Еще день проходит в дороге и без всяких приключений, хотя то и дело Соня косится на хмурящееся небо. Осень понемногу вступает в свои права, особенно здесь, в близости гор. Но, по счастью, дождь так и не принимается моросить, словно ждет чего-то, и Соня от души радуется, завидев под вечер постоялый двор. Больше всего на свете она ненавидит ехать под открытым небом, когда копыта коня месят раскисшую грязь, а с небес течет вода. Может быть, еще и обойдется…

За Муиром она следит пристальнее, чем кошка за мышью. Но тот, притихший и подавленный, молча съедает в своем углу поданный хозяином ужин и тотчас отправляется в отведенную ему комнату. Проводив его сумрачным взглядом, не сулящем юноше в дальнейшем ничего хорошего, Соня возвращается к прерванной игре в кости, которую затеяла с проезжим наемником и двумя коршенскими купцами. Играть она не слишком любит и на выигрыш не надеется. Но у нее иные планы…

Попутно она старается воспользоваться возможностью выведать у коршенцев как можно больше относительно их родного города, но те оказываются на диво неразговорчивыми. Княжество как княжество, правителем довольны, хотя и налоги слишком высоки, торговля идет ни шатко, ни валко… Словом, ничего такого, что она не слышала уже от тысяч и тысяч купцов в самых разных концах света.

Единственное, что ей кажется любопытным, это упоминание старшего из торговцев о том, сколь неприязненно в Коршене относятся к любой черной магии и ведовству. Якобы еще батюшка нынешнего князя под корень извел всю эту нечисть. Самых упорных спалил на кострах, а остальным дал времени до заката солнца, чтобы убраться за пределы Коршена. Сынок его, конечно, не столь крут нравом, да и сказывают, в тайне кое-кого из магиков у себя при дворе привечает, но все же по-тихому, а в городе чернокнижников по-прежнему не любят. Так что даже за каким-то пустяшным приворотным средством приходится ездить в соседние Лисандию или Мадран.

Весть эта представляется Соне перстом судьбы. Довольно усмехаясь, она старается проиграть умеренно, хотя и вполне лестно для самолюбия партнеров, дружески с ними болтает и наконец удаляется в женскую спальню, — этот трактир поплоше и попроще, нежели давешний, и потому далеко не все постояльцы здесь обретают радость собственных покоев.

Впрочем, и в общей комнате ей спится отменно, настолько, что с рассветом вставать она и не думает, стойко не обращая внимания на поднявшуюся вокруг суету, на хлопочущих служанок и соседок, собирающих вещи к отъезду. Она поднимается ближе к полудню, не торопясь завтракает, болтая с хозяином и словно не замечая испепеляющих взглядов, что бросает на нее Муир.

Полуденное солнце робко пытается пробиться через завесу туч, когда Соня наконец велит оседлать свою Искорку. Вороной жреца давно переминается под седлом, но и здесь спутника воительницы ожидает разочарование. Она движется нарочито медленно, чаще всего ровным шагом, даже не переводя лошадь на рысь, а порой и вовсе блажит… То останавливается у ручья напиться воды, то сворачивает в сторону, чтобы собрать каких-то корешков, и листьев на поляне у леса, то зачем-то даже поворачивает в обратную сторону и возвращается на прямой путь, лишь проехав сотню шагов.